ГлавнаяСологуб Фёдор → Красота - чтение
0 из 5
Рейтинг
произведения
 Проголосовало человек: 0
 Поставьте свою оценку: 
Автор: Сологуб Фёдор

Красота

                                 I
    
     В  строгом  безмолвии  вечереющего  дня  Елена  сидела  одна,  прямая и
неподвижная,  положив  на колени белые, тонкие руки. Не наклоняя головы, она
плакала;  крупные,  медленные  слезы  катились по ее лицу, и темные глаза ее
слабо мерцали.
     Нежнолюбимую  мать  схоронила  она  сегодня,  и  так  как шумное горе и
грубое  участие  людское  были ей противны, то она на похоронах, и раньше, и
потом,  слушая утешения, воздерживалась от плача. Она осталась наконец одна,
в  своем белом покое, где все девственно чисто и строго, - и печальные мысли
исторгли из ее глаз тихие слезы.
     Еленино  платье, строгое и черное, лежало на ней печально, - как будто,
облекая  Елену  в  день  скорби,  не могла равнодушная одежда не отражать ее
омраченной  души.  Елена  вспоминала  покойную  мать, - и знала, что прежняя
жизнь,  мирная,  ясная и строгая, умерла навсегда. Прежде чем начнется иное,
Елена холодными слезами и неподвижной грустью поминала прошлое.
     Ее  мать  умерла  не  старая.  Она  была прекрасна, как богиня древнего
мира.  Медленны и величавы были все ее движения. Ее лицо было как бы обвеяно
грустными  мечтами  о  чем-то  навеки  утраченном  или  о  чем-то желанном и
недостижимом.  Уже  на  нем  давно, предвещательница смерти, ложилась темная
бледность.   Казалось,  что  великая  усталость  клонила  к  успокоению  это
прекрасное  тело.  Белые волосы между черными все заметнее становились на ее
голове, и странно было Елене думать, что ее мать скоро будет старухой...
     Елена  встала,  подошла  к  окну и медленно отодвинула тяжелый занавес,
чтобы  рассеять сумерки, которых она не любила. Но и оттуда, извне, томил ее
взоры  серый  и  тусклый  полусвет,  -  и  Елена  опять села на свое место и
терпеливо ждала черной ночи и плакала медленными и холодными слезами.
     И  наконец  настала  ночь,  в  комнату  принесли  огонь,  и Елена снова
подошла  к  окну.  Густая  темнота окутывала улицу. Бедные и грубые предметы
скучной  обычности  скрывались  в  черном  покрове  ночи,  -  и  было что-то
торжественное  в  этой  печальной  черноте.  Против  окна, у которого стояла
Елена,  слабо  виднелся,  на другой стороне улицы, при свете редких фонарей,
маленький,  кирпично-красный дом кузнеца. Фонари стояли далеко от него, - он
казался черным.
     Вдруг  из  раскрытой  кузницы  к  воротам пронеслась медленно громадная
красная  искра,  и  мрак вокруг нее словно сгустился, - это кузнец пронес по
улице  кусок раскаленного железа. Внезапная зажглась радость в Елениной душе
и  заставила  Елену тихо засмеяться, - в просторе безмолвного покоя пронесся
звонкий и радостный смех.
     И  когда прошел кузнец и скрылась красная в черном мраке искра, - Елена
удивилась  своей внезапной радости и удивилась тому, что она все еще нежно и
трепетно  играет  в  ее душе. Почему возникает, откуда приходит эта радость,
исторгающая  из  груди  смех  и зажигающая огни в глазах, которые только что
плакали?  Не  красота  ли  радует  и волнует? И не всякое ли явление красоты
радостно?
     Мгновенная  пронеслась  она  во мраке, рожденная от грубого вещества, и
погасла,  как  и  надлежит  являться и проходить красоте, радуя и не насыщая
взоров своим ярким и преходящим блеском...
     Елена  вышла  в неосвещенный зал, где слабо пахло жасмином и ванилью, и
открыла  рояль;  торжественные и простые мелодии полились из-под ее пальцев,
и ее руки медленно двигались по белым и черным клавишам.
     
     
     
                                 II
     
     Елена  любила  быть  одна,  среди  прекрасных вещей в своих комнатах, в
убранстве  которых преобладал белый цвет, в воздухе носились легкие и слабые
благоухания,  и  мечталось  о  красоте  так легко и радостно. Все благоухало
здесь  едва  различными  ароматами:  Еленины одежды пахли розами и фиалками,
драпировки  -  белыми  акациями;  цветущие гиацинты разливали свои сладкие и
томные  запахи. Было много книг, - Елена читала много, но только избранные и
строгие творения.
     С  людьми  Елене  было  тягостно,  -  люди  говорят  неправду,  льстят,
волнуются,  выражают  свои  чувства  преувеличенным и неприятным способом. В
людях  много нелепого и смешного: они подчиняются моде, употребляют зачем-то
иностранные  слова,  имеют  суетные желания. Елена была сдержанна с людьми и
не  могла любить ни одного из тех, кого встречала. Одна только была, которая
стоила   любви,  мать,  -  потому  что  она  была  спокойная,  прекрасная  и
правдивая.  Елена  хотела бы, чтобы и все люди стали когда-нибудь такими же,
чтобы  они  поняли,  что  одна  есть цель в жизни - красота, и устроили себе
жизнь достойную и мудрую...
     Горели  лампы,  - их свет разливался неподвижноясно и бело. Пахло розой
и миндалем. Елена была одна.
     Она  замкнула  дверь  на  ключ,  зажгла перед зеркалом свечи и медленно
обнажила свое прекрасное тело.
     Вся  белая  и  спокойная  стояла  она перед зеркалом и смотрела на свое
отражение.  Отсветы от ламп и от свеч пробегали по ее коже и радовали Елену.
Нежная,  как  едва  раскрывшаяся  лилия с мягкими, еще примятыми листочками,
стояла  она,  и  безгрешная  алость  разливалась  по  ее  девственному телу.
Казалось,  что сладкий и горький миндальный запах, веющий в воздухе, исходит
от  ее  нагого тела. Сладостное волнение томило ее, и ни одна нечистая мысль
не   возмущала  ее  девственного  воображения.  И  нежные  грезились  ей,  и
безгрешные   поцелуи,   тихие,   как   прикосновение  полуденного  ветра,  и
радостные, как мечты о блаженстве.
     Радостна  была  для  Елены  обнаженная красота ее нежного тела, - Елена
смеялась,  и  тихий  смех  ее звучал в торжественной тишине ее невозмутимого
покоя.
     Елена  легла  грудью  на  ковер  и  вдыхала слабый запах резеды. Здесь,
внизу,  откуда странно было смотреть на нижние части предметов, ей стало еще
веселей  и  радостней. Как маленькая девочка, смеялась она, перекатываясь по
мягкому ковру.
     
     
     
     
                                 III
     
     Много  дней подряд, каждый вечер, любовалась Елена перед зеркалом своей
красотой,  -  и  это  не  утомляло ее. Все бело в ее горнице, - и среди этой
белизны  мерцали  алые  и  желтые  тоны ее тела, напоминая нежнейшие оттенки
перламутра и жемчуга.
     Елена  поднимала  руки  над  головой  и,  приподнимаясь,  вытягивалась,
изгибалась  и  колебалась  на  напряженных  ногах.  Нежная  гибкость ее тела
веселила  ее.  Ей  радостно было смотреть, как упруго напрягались под нежной
кожей сильные мускулы прекрасных ног.
     Она  двигалась  по  комнате,  нагая,  и  стояла,  и  лежала,  и  все ее
положения,  и  все  медленные  движения  ее были прекрасны. И она радовалась
своей  красоте,  и проводила, обнаженная, долгие часы, - то мечтая и любуясь
собой, то прочитывая страницы прекрасных и строгих поэтов...
     В  чеканной  серебряной  амфоре  белела  благоуханная  жидкость:  Елена
соединила  в  амфоре  ароматы  и  молоко.  Елена  медленно  подняла  чашу  и
наклонила  ее  над своей высокой грудью. Белые, пахучие капли тихо падали на
алую,  вздрагивающую  от их прикосновения, кожу. Запахло сладостно ландышами
и яблоками. Благоухания обняли Елену легким и нежным облаком...
     Елена  распустила  длинные  черные волосы и осыпала их красными макамй.
Потом  белая вязь цветов поясом охватила гибкий ее стан и ласкала ее кожу. И
прекрасны   были   благоуханные   эти   цветы   на   обнаженной  красоте  ее
благоуханного тела.
     Потом  она  сняла  с  себя  цветы и опять собрала волосы высоким узлом,
облекла  свое  тело  тонкой  одеждой  и застегнула ее на левом плече золотой
пряжкой.
     Сама  она сделала для себя эту одежду из тонкого полотна, так что никто
еще не видел ее.
     Елена  легла  на  низкое  ложе,  и сладостные мечтания проносились в ее
голове,  -  мечтания о безгрешных ласках, о невинных поцелуях, о нестыдливых
хороводах  на  орошенных  сладостной  росой  лугах, под ясными небесами, где
сияет кроткое и благостное светило.
     Она  глядела на свои обнаженные ноги, - волнистые линии голеней и бедер
мягко  выбегали  из-под  складок  короткого платья. Желтоватые и алые нежные
тоны  на  коже  рядом с однообразной желтоватой белизной полотна радовали ее
взоры.  Выдающиеся края косточек на коленях и стопах и ямочки рядом с ними -
все  осматривала  Елена  любовно  и  радостно  и  осязала  руками,  -  и это
доставляло ей новое наслаждение.
     
     
     
     
                                 IV
     
     Однажды  вечером  Елена забыла запереть дверь перед тем, как раздеться.
Обнаженная, она стояла перед зеркалом, подняв руки над головой.
     Вдруг  приотворилась  дверь. В узком отверстии показалась голова, - это
заглянула   горничная   Макрина,   смазливая   девица   с  услужливо-лукавым
выражением  на  румяном  лице.  Елена  увидела  ее  в  зеркале. Это было так
неожиданно.  Елена  не  сообразила,  что  ей  сделать  или сказать, и стояла
неподвижно.  Макрина  скрылась  сейчас же, так же бесшумно, как и появилась.
Можно  было  подумать,  что  она  и не подходила к двери, что это только так
привиделось.
     Елене  стало  досадно  и  стыдно.  Хотя  она едва только успела бросить
взгляд  на  Макрину,  но  ей  уже казалось, что она видела промелькнувшую на
Макринином  лице  нечистую  улыбку. Елена поспешно подошла к двери и заперла
ее  на  ключ.  Потом  она  легла на низком и мягком ложе и думала печально и
смутно...
     Досадные  подозрения  раскрывались  в  ней... Что скажет о ней Макрина?
Теперь  она, конечно, пошла в людскую и там рассказывает кухарке, шепотом, с
гадким  смехом.  Волна  стыдливого  ужаса пробежала по Елене. Ей вспомнилась
кухарка Маланья, - румяная, молодая бабенка, веселая, с лукавым смешком...
     Что  же  теперь говорит Макрина? Елене казалось, что кто-то шепчет ей в
уши Макринины слова:
     -  И вижу это я сквозь щелку, - стоит барышня перед зеркалом в чем мать
родила, - вся как есть совсем выпялимшись.
     - Да что ты! - восклицает Маланья.
     -  Вот ей-Богу! - говорит Макрина.-Вся голая, и фигуряет, и фигуряет, -
и этак-то повернется, и так-то...
     Макрина   топчется  на  месте,  представляя  барышню,  и  обе  хохочут.
Циничные,  грубые  слова звучали с беспощадно-гнусной ясностью; от этих слов
и  от  грубого  смеха  горничной  и  кухарки  Еленино  лицо покрылось жгучим
румянцем стыда и обиды.
     Она  чувствовала  стыд  во  всем  теле,  -  он разливался пламенем, как
снедающая  тело болезнь. Долго Елена лежала неподвижная, в каком-то странном
и  тупом  недоумении,  -потом  стала медленно одеваться, хмуря брови, как бы
стараясь  решить  какой-то трудный вопрос, и внимательно рассматривая себя в
зеркале.
     
     
     
     
                                 V  
     
     В  следующие за тем дни Макрина держала себя так, как будто она тогда и
не  видела  ничего  и  даже  не  приходила, -и это ее притворство раздражало
Елену.  И  потому  уже все в Макрине, что было и раньше, но чего не замечала
Елена,  теперь стало ей противно. Неприятно было одеваться и раздеваться при
Макрине,  принимать  ее  услуги,  слушать  ее льстивые слова, которые прежде
терялись  в  лепечущих  звуках  водяных  струек, плещущих об Еленино тело, а
теперь поражали слух.
     И  в  первый раз, когда Макрина заговорила попрежнему, Елена вслушалась
в ее слова и дала возможность своему раздражению.
     Утром,  когда  Елена  входила  в  ванну,  Макрина,  поддерживая  ее под
локоть, сказала со льстивой улыбкой:
     -  В такую милочку, как вы, кто не влюбится! Разве у кого глаз нет, тот
только не заметит. Что за ручки, что за ножки!
     Елена покраснела.
     - Пожалуйста, перестаньте, -резко сказала она.
     Макрина  взглянула  на  нее с удивлением, опустила глаза и потом, - или
это  только показалось Елене?- легонько усмехнулась. И эта усмешка еще более
раздражила Елену, - но уже она овладела собой и промолчала...
     Упрямо,  без  прежнего радования, с какими-то злыми думами и опасениями
Елена  продолжала  каждый  день  обнажать свое прекрасное тело и смотреть на
себя  в  зеркало.  Она  делала это даже чаще, чем прежде, не только вечером,
при  свете  ламп,  но  и  днем, опустив занавесы. Теперь она уже не забывала
опускать  портьеры,  чтобы  не подсматривали и не подслушивали ее снаружи, и
при этом стыд делал все ее движения неловкими.
     Уже  не  таким,  как  прежде, прекрасным казалось теперь Елене ее тело.
Она  в  этом теле находила недостатки, - старательно отыскивала их. Чудилось
в  нем  нечто отвратительное, - зло, разъедающее и позорящее красоту, как бы
налет  какой-то,  паутина  или  слизь,  которая  противна и которую никак не
стряхнуть.
     Елене  часто  казалось,  что  на  ее обнаженном теле тяжко лежат чьи-то
чужие  и  страшные  взоры. Хотя никто не смотрел на нее, но ей казалось, что
вся комната на нее смотрит, и от этого ей делалось стыдно и жутко.
     Было  ли  это днем, -Елене казалось, что свет бесстыден и заглядывает в
щели  из-за  занавеса  острыми  лучами,  и  смеется. Вечером безокие тени из
углов  смотрели  на  нее  и  зыбко  двигались,  и  эти  их движения, которые
производились  трепетавшим светом свеч, казались Елене беззвучным смехом над
ней.  Страшно  было думать об этомбеззвучном смехе, и напрасно убеждала себя
Елена,  что это обыкновенные неживые и незначительные тени, -их вздрагивание
намекало на чуждую, недолжную, издевающуюся жизнь.
     Иногда   внезапно  возникало  в  воображении  чье-то  лицо,  обрюзглое,
жирное,   с  гнилыми  зубами,  -  и  это  лицо  похотливо  смотрело  на  нее
маленькими, отвратительными глазами.
     И  на  своем  лице  Елена  порой  видела  в  зеркале  что-то нечистое и
противное и не могла понять, что это.
     Долго  думала  она об этом и чувствовала, что это не показалось ей, что
в  ней родилось что-то скверное, в тайниках ее опечаленной души, меж тем как
в  теле  ее, обнаженном и белом, подымалась все выше горячая волна трепетных
и страстных волнений.
     Ужас и отвращение томили ее.
     И  поняла  Елена,  что  невозможно ей жить со всем этим темным на душе.
Она  думала:  "Можно ли жить, когда есть грубые и грязные мысли? Пусть они и
не  мои,  не  во  мне  зародились,  - но разве не моими стали эти мысли, как
только  я  узнала  их?  И  не  все  ли  на  свете  мое,  и не все ли связано
неразрывными связями?
     
     
     
     
                                 VI  
     
     В  гостиной у Елены сидел Ресницын, молодой человек, по-модному одетый,
несколько  вялый,  но  совершенно  влюбленный  в  себя  и  уверенный в своих
достоинствах.  Его  любезности сегодня не имели никакого успеха у Елены, как
и  раньше,  впрочем.  Но  прежде она выслушивала его с той общей и безличной
благосклонностью,  которая  привычна  для  людей  так  называемого "хорошего
общества". Теперь же она была холодна и молчалива.
     Ресницын  чувствовал  себя выбитым из колеи, а потому сердился и нервно
играл  моноклем.  Он не прочь был бы назвать Елену невестой, и ее холодность
казалась  ему  грубостью.  А  Елену более, чем когда-либо прежде, утомляло в
его  разговоре  легкомысленное  порхание  с  предмета  на  предмет. Она сама
говорила  всегда  сжато  и  точно,  и  всякое  многоречие  людское  было  ей
тягостно. Но люди почти все таковы, - распущенные, беспорядочные.
     Елена  спокойно  и  внимательно смотрела на Ресницы-на, как бы находя в
нем  какое-то  печальное  соответствие  своим горьким мыслям. Неожиданно для
него она спросила:
     - Вы любите людей?
     Ресницын  усмехнулся  небрежно,  с  видом  умственного превосходства, и
сказал:
     - Я сам человек.
     -  Да  себя-то  вы  любите?-  опять  спросила  Елена.  Он  пожал своими
узенькими  плечами,  саркастически  усмехнулся  и  сказал притворно-вежливым
тоном:
     - Люди вам не угодили? Чем, позвольте спросить!
     Видно  было, что он чувствует себя оскорбленным за людей тем, что Елена
допускает возможность и не любить их.
     - Разве можно любить людей?- спросила Елена.
     - Почему же нельзя?- изумленно переспросил он.
     -  Они  сами себя не любят, - холодно говорила Елена, - да и не за что.
Они  не  понимают  того,  что  одно  достойно любви, -не понимают красоты. О
красоте  у  них  пошлые  мысли,  такие  пошлые,  что  становится стыдно, что
родилась на этой земле. Не хочется жить здесь.
     - Однако же вы живете здесь!- сказал Ресницын.
     - Где же мне жить!- холодно промолвила Елена.
     - Где же люди лучше?- спросил Ресницын.
     -Да  они  везде  одинаковы,  -  ответила  Елена, и легкая презрительная
усмешка мелькнула на ее губах.
     Ресницын   не   понимал.   Разговор   этот  стеснял  его,  казался  ему
неприличным и странным. Он поспешил распрощаться и уйти.
     
     
     
     
                                 VII  
     
     Вечерело. Елена была одна.
     На  тихом  воздухе  ее покоя ванильный запах гелиотропа не смешивался с
медовым ароматом черемухи и со сладкими благоуханиями роз и побеждал их.
     -  Построить  жизнь по идеалам добра и красоты! С этими людьми и с этим
телом!-   горько  думала  Елена.-  Невозможно!  Как  замкнуться  от  людской
пошлости,  как  уберечься  от людей! Мы все вместе живем, и как бы одна душа
томится  во  всем  многоликом человечестве. Мир весь во мне. Но страшно, что
он  таков,  каков  он есть, -и как только его поймешь, так и увидишь, что он
не  должен  быть,  потому что он лежит в пороке и во зле. Надо обречь его на
казнь, и себя с ним.
     Тоскующие  Еленины  глаза  остановились на блестящем предмете, красивой
игрушке, брошенной на стол.
     - Как это просто!- подумала она. - Вот, довольно хоть бы этого ножа.
     Тонкий  позолоченный  кинжал,  из тех, которые иногда употребляются для
разрезывания  книг,  с украшенной искусной резьбой рукоятью и с обоюдоострым
лезвием,  лежал  на  ее  письменном  столе.  Елена  взяла его в руки и долго
любовалась  им.  Она  купила  его недавно, не потому, что он был ей нужен, -
нет, ее взоры привлек странный, запутанный узор резьбы на рукояти.
     "Прекрасное  орудие  смерти",  -  подумала  она и улыбнулась. Улыбка ее
была  спокойная  и  радостная,  и  мысли  в  голове  у ней проходили ясные и
холодные.
     Она  встала,  -  и  кинжал  блестел в ее опущенной, обнаженной руке, на
складках  ее  зеленовато-желтого  платья.  Она  ушла в свою опочивальню и на
подушках,  лезвием  к  изголовью,  положила  кинжал.  Потом надела она белое
платье,  от  которого  томно  и сладостно пахло розами, опять взяла кинжал и
легла  с  ним на постель, поверх белого одеяла. Ее белые башмаки упирались в
подножие  кровати.  Она  полежала  несколько  минут  неподвижно, с закрытыми
глазами,  прислушиваясь  к тихому голосу своих мыслей. Все в ней было ясно и
спокойно, и только темное томило ее презрение к миру и к здешней жизни.
     И  вот,  -  как будто кто-то повелительно сказал ей, что настал ее час.
Медленно  и  сильно  вонзила  она  в  грудь,  - прямо против ровно бившегося
сердца,  кинжал  до самой рукояти, - и тихо умерла. Бледная рука разжалась и
упала на грудь, рядом с рукоятью кинжала.

Другие известные произведения этого автора:


15 самых популярных авторов:
1. Пушкин Александр2. Чехов Антон3. Тургенев Иван4. Лесков Николай5. Гоголь Николай6. Толстой Лев7. Лермонтов Михаил8. Островский Александр9. Есенин Сергей10. Некрасов Николай11. Салтыков-Щедрин Михаил12. Толстой Алексей Константинович13. Блок Александр14. Тютчев Фёдор15. Жуковский Василий

Биографии авторов:
Биография Крылов Иван Андреевич
Биография Некрасов Николай Алексеевич
Биография Грибоедов Александр Сергеевич
Биография Рылеев Кондратий Фёдорович



© lit-classic.ru — Русская классическая литература.