- Андреев Леонид
- Анненский Иннокентий
- Апухтин Алексей
- Ахматова Анна
- Бальмонт Константин
- Баратынский Евгений
- Батюшков Константин
- Белый Андрей
- Блок Александр
- Брюсов Валерий
- Бунин Иван
- Волошин Максимилиан
- Гиппиус Зинаида
- Гоголь Николай
- Горький Максим
- Грибоедов Александр
- Григорьев Аполлон
- Грин Александр
- Гумилёв Николай
- Давыдов Денис
- Державин Гавриил
- Достоевский Федор
- Есенин Сергей
- Жуковский Василий
- Иванов Георгий
- Карамзин Николай
- Клюев Николай
- Козьма Прутков
- Крылов Иван
- Кузмин Михаил
- Куприн Александр
- Лермонтов Михаил
- Лесков Николай
- Лохвицкая Мирра
- Майков Аполлон Николаевич
- Мандельштам Осип
- Маяковский Владимир
- Надсон Семён
- Некрасов Николай
- Островский Александр
- Пастернак Борис
- Пушкин Александр
- Рылеев Кондратий
- Салтыков-Щедрин Михаил
- Северянин Игорь
- Случевский Константин
- Соловьёв Владимир
- Сологуб Фёдор
- Толстой Алексей Константинович
- Толстой Лев
- Тургенев Иван
- Тютчев Фёдор
- Фет Афанасий
- Хлебников Велимир
- Ходасевич Владислав
- Цветаева Марина
- Чаадаев Петр
- Черный Саша
- Чернышевский Николай
- Чехов Антон
- Чуковский Корней
Красота
I
В строгом безмолвии вечереющего дня Елена сидела одна, прямая и
неподвижная, положив на колени белые, тонкие руки. Не наклоняя головы, она
плакала; крупные, медленные слезы катились по ее лицу, и темные глаза ее
слабо мерцали.
Нежнолюбимую мать схоронила она сегодня, и так как шумное горе и
грубое участие людское были ей противны, то она на похоронах, и раньше, и
потом, слушая утешения, воздерживалась от плача. Она осталась наконец одна,
в своем белом покое, где все девственно чисто и строго, - и печальные мысли
исторгли из ее глаз тихие слезы.
Еленино платье, строгое и черное, лежало на ней печально, - как будто,
облекая Елену в день скорби, не могла равнодушная одежда не отражать ее
омраченной души. Елена вспоминала покойную мать, - и знала, что прежняя
жизнь, мирная, ясная и строгая, умерла навсегда. Прежде чем начнется иное,
Елена холодными слезами и неподвижной грустью поминала прошлое.
Ее мать умерла не старая. Она была прекрасна, как богиня древнего
мира. Медленны и величавы были все ее движения. Ее лицо было как бы обвеяно
грустными мечтами о чем-то навеки утраченном или о чем-то желанном и
недостижимом. Уже на нем давно, предвещательница смерти, ложилась темная
бледность. Казалось, что великая усталость клонила к успокоению это
прекрасное тело. Белые волосы между черными все заметнее становились на ее
голове, и странно было Елене думать, что ее мать скоро будет старухой...
Елена встала, подошла к окну и медленно отодвинула тяжелый занавес,
чтобы рассеять сумерки, которых она не любила. Но и оттуда, извне, томил ее
взоры серый и тусклый полусвет, - и Елена опять села на свое место и
терпеливо ждала черной ночи и плакала медленными и холодными слезами.
И наконец настала ночь, в комнату принесли огонь, и Елена снова
подошла к окну. Густая темнота окутывала улицу. Бедные и грубые предметы
скучной обычности скрывались в черном покрове ночи, - и было что-то
торжественное в этой печальной черноте. Против окна, у которого стояла
Елена, слабо виднелся, на другой стороне улицы, при свете редких фонарей,
маленький, кирпично-красный дом кузнеца. Фонари стояли далеко от него, - он
казался черным.
Вдруг из раскрытой кузницы к воротам пронеслась медленно громадная
красная искра, и мрак вокруг нее словно сгустился, - это кузнец пронес по
улице кусок раскаленного железа. Внезапная зажглась радость в Елениной душе
и заставила Елену тихо засмеяться, - в просторе безмолвного покоя пронесся
звонкий и радостный смех.
И когда прошел кузнец и скрылась красная в черном мраке искра, - Елена
удивилась своей внезапной радости и удивилась тому, что она все еще нежно и
трепетно играет в ее душе. Почему возникает, откуда приходит эта радость,
исторгающая из груди смех и зажигающая огни в глазах, которые только что
плакали? Не красота ли радует и волнует? И не всякое ли явление красоты
радостно?
Мгновенная пронеслась она во мраке, рожденная от грубого вещества, и
погасла, как и надлежит являться и проходить красоте, радуя и не насыщая
взоров своим ярким и преходящим блеском...
Елена вышла в неосвещенный зал, где слабо пахло жасмином и ванилью, и
открыла рояль; торжественные и простые мелодии полились из-под ее пальцев,
и ее руки медленно двигались по белым и черным клавишам.
II
Елена любила быть одна, среди прекрасных вещей в своих комнатах, в
убранстве которых преобладал белый цвет, в воздухе носились легкие и слабые
благоухания, и мечталось о красоте так легко и радостно. Все благоухало
здесь едва различными ароматами: Еленины одежды пахли розами и фиалками,
драпировки - белыми акациями; цветущие гиацинты разливали свои сладкие и
томные запахи. Было много книг, - Елена читала много, но только избранные и
строгие творения.
С людьми Елене было тягостно, - люди говорят неправду, льстят,
волнуются, выражают свои чувства преувеличенным и неприятным способом. В
людях много нелепого и смешного: они подчиняются моде, употребляют зачем-то
иностранные слова, имеют суетные желания. Елена была сдержанна с людьми и
не могла любить ни одного из тех, кого встречала. Одна только была, которая
стоила любви, мать, - потому что она была спокойная, прекрасная и
правдивая. Елена хотела бы, чтобы и все люди стали когда-нибудь такими же,
чтобы они поняли, что одна есть цель в жизни - красота, и устроили себе
жизнь достойную и мудрую...
Горели лампы, - их свет разливался неподвижноясно и бело. Пахло розой
и миндалем. Елена была одна.
Она замкнула дверь на ключ, зажгла перед зеркалом свечи и медленно
обнажила свое прекрасное тело.
Вся белая и спокойная стояла она перед зеркалом и смотрела на свое
отражение. Отсветы от ламп и от свеч пробегали по ее коже и радовали Елену.
Нежная, как едва раскрывшаяся лилия с мягкими, еще примятыми листочками,
стояла она, и безгрешная алость разливалась по ее девственному телу.
Казалось, что сладкий и горький миндальный запах, веющий в воздухе, исходит
от ее нагого тела. Сладостное волнение томило ее, и ни одна нечистая мысль
не возмущала ее девственного воображения. И нежные грезились ей, и
безгрешные поцелуи, тихие, как прикосновение полуденного ветра, и
радостные, как мечты о блаженстве.
Радостна была для Елены обнаженная красота ее нежного тела, - Елена
смеялась, и тихий смех ее звучал в торжественной тишине ее невозмутимого
покоя.
Елена легла грудью на ковер и вдыхала слабый запах резеды. Здесь,
внизу, откуда странно было смотреть на нижние части предметов, ей стало еще
веселей и радостней. Как маленькая девочка, смеялась она, перекатываясь по
мягкому ковру.
III
Много дней подряд, каждый вечер, любовалась Елена перед зеркалом своей
красотой, - и это не утомляло ее. Все бело в ее горнице, - и среди этой
белизны мерцали алые и желтые тоны ее тела, напоминая нежнейшие оттенки
перламутра и жемчуга.
Елена поднимала руки над головой и, приподнимаясь, вытягивалась,
изгибалась и колебалась на напряженных ногах. Нежная гибкость ее тела
веселила ее. Ей радостно было смотреть, как упруго напрягались под нежной
кожей сильные мускулы прекрасных ног.
Она двигалась по комнате, нагая, и стояла, и лежала, и все ее
положения, и все медленные движения ее были прекрасны. И она радовалась
своей красоте, и проводила, обнаженная, долгие часы, - то мечтая и любуясь
собой, то прочитывая страницы прекрасных и строгих поэтов...
В чеканной серебряной амфоре белела благоуханная жидкость: Елена
соединила в амфоре ароматы и молоко. Елена медленно подняла чашу и
наклонила ее над своей высокой грудью. Белые, пахучие капли тихо падали на
алую, вздрагивающую от их прикосновения, кожу. Запахло сладостно ландышами
и яблоками. Благоухания обняли Елену легким и нежным облаком...
Елена распустила длинные черные волосы и осыпала их красными макамй.
Потом белая вязь цветов поясом охватила гибкий ее стан и ласкала ее кожу. И
прекрасны были благоуханные эти цветы на обнаженной красоте ее
благоуханного тела.
Потом она сняла с себя цветы и опять собрала волосы высоким узлом,
облекла свое тело тонкой одеждой и застегнула ее на левом плече золотой
пряжкой.
Сама она сделала для себя эту одежду из тонкого полотна, так что никто
еще не видел ее.
Елена легла на низкое ложе, и сладостные мечтания проносились в ее
голове, - мечтания о безгрешных ласках, о невинных поцелуях, о нестыдливых
хороводах на орошенных сладостной росой лугах, под ясными небесами, где
сияет кроткое и благостное светило.
Она глядела на свои обнаженные ноги, - волнистые линии голеней и бедер
мягко выбегали из-под складок короткого платья. Желтоватые и алые нежные
тоны на коже рядом с однообразной желтоватой белизной полотна радовали ее
взоры. Выдающиеся края косточек на коленях и стопах и ямочки рядом с ними -
все осматривала Елена любовно и радостно и осязала руками, - и это
доставляло ей новое наслаждение.
IV
Однажды вечером Елена забыла запереть дверь перед тем, как раздеться.
Обнаженная, она стояла перед зеркалом, подняв руки над головой.
Вдруг приотворилась дверь. В узком отверстии показалась голова, - это
заглянула горничная Макрина, смазливая девица с услужливо-лукавым
выражением на румяном лице. Елена увидела ее в зеркале. Это было так
неожиданно. Елена не сообразила, что ей сделать или сказать, и стояла
неподвижно. Макрина скрылась сейчас же, так же бесшумно, как и появилась.
Можно было подумать, что она и не подходила к двери, что это только так
привиделось.
Елене стало досадно и стыдно. Хотя она едва только успела бросить
взгляд на Макрину, но ей уже казалось, что она видела промелькнувшую на
Макринином лице нечистую улыбку. Елена поспешно подошла к двери и заперла
ее на ключ. Потом она легла на низком и мягком ложе и думала печально и
смутно...
Досадные подозрения раскрывались в ней... Что скажет о ней Макрина?
Теперь она, конечно, пошла в людскую и там рассказывает кухарке, шепотом, с
гадким смехом. Волна стыдливого ужаса пробежала по Елене. Ей вспомнилась
кухарка Маланья, - румяная, молодая бабенка, веселая, с лукавым смешком...
Что же теперь говорит Макрина? Елене казалось, что кто-то шепчет ей в
уши Макринины слова:
- И вижу это я сквозь щелку, - стоит барышня перед зеркалом в чем мать
родила, - вся как есть совсем выпялимшись.
- Да что ты! - восклицает Маланья.
- Вот ей-Богу! - говорит Макрина.-Вся голая, и фигуряет, и фигуряет, -
и этак-то повернется, и так-то...
Макрина топчется на месте, представляя барышню, и обе хохочут.
Циничные, грубые слова звучали с беспощадно-гнусной ясностью; от этих слов
и от грубого смеха горничной и кухарки Еленино лицо покрылось жгучим
румянцем стыда и обиды.
Она чувствовала стыд во всем теле, - он разливался пламенем, как
снедающая тело болезнь. Долго Елена лежала неподвижная, в каком-то странном
и тупом недоумении, -потом стала медленно одеваться, хмуря брови, как бы
стараясь решить какой-то трудный вопрос, и внимательно рассматривая себя в
зеркале.
V
В следующие за тем дни Макрина держала себя так, как будто она тогда и
не видела ничего и даже не приходила, -и это ее притворство раздражало
Елену. И потому уже все в Макрине, что было и раньше, но чего не замечала
Елена, теперь стало ей противно. Неприятно было одеваться и раздеваться при
Макрине, принимать ее услуги, слушать ее льстивые слова, которые прежде
терялись в лепечущих звуках водяных струек, плещущих об Еленино тело, а
теперь поражали слух.
И в первый раз, когда Макрина заговорила попрежнему, Елена вслушалась
в ее слова и дала возможность своему раздражению.
Утром, когда Елена входила в ванну, Макрина, поддерживая ее под
локоть, сказала со льстивой улыбкой:
- В такую милочку, как вы, кто не влюбится! Разве у кого глаз нет, тот
только не заметит. Что за ручки, что за ножки!
Елена покраснела.
- Пожалуйста, перестаньте, -резко сказала она.
Макрина взглянула на нее с удивлением, опустила глаза и потом, - или
это только показалось Елене?- легонько усмехнулась. И эта усмешка еще более
раздражила Елену, - но уже она овладела собой и промолчала...
Упрямо, без прежнего радования, с какими-то злыми думами и опасениями
Елена продолжала каждый день обнажать свое прекрасное тело и смотреть на
себя в зеркало. Она делала это даже чаще, чем прежде, не только вечером,
при свете ламп, но и днем, опустив занавесы. Теперь она уже не забывала
опускать портьеры, чтобы не подсматривали и не подслушивали ее снаружи, и
при этом стыд делал все ее движения неловкими.
Уже не таким, как прежде, прекрасным казалось теперь Елене ее тело.
Она в этом теле находила недостатки, - старательно отыскивала их. Чудилось
в нем нечто отвратительное, - зло, разъедающее и позорящее красоту, как бы
налет какой-то, паутина или слизь, которая противна и которую никак не
стряхнуть.
Елене часто казалось, что на ее обнаженном теле тяжко лежат чьи-то
чужие и страшные взоры. Хотя никто не смотрел на нее, но ей казалось, что
вся комната на нее смотрит, и от этого ей делалось стыдно и жутко.
Было ли это днем, -Елене казалось, что свет бесстыден и заглядывает в
щели из-за занавеса острыми лучами, и смеется. Вечером безокие тени из
углов смотрели на нее и зыбко двигались, и эти их движения, которые
производились трепетавшим светом свеч, казались Елене беззвучным смехом над
ней. Страшно было думать об этомбеззвучном смехе, и напрасно убеждала себя
Елена, что это обыкновенные неживые и незначительные тени, -их вздрагивание
намекало на чуждую, недолжную, издевающуюся жизнь.
Иногда внезапно возникало в воображении чье-то лицо, обрюзглое,
жирное, с гнилыми зубами, - и это лицо похотливо смотрело на нее
маленькими, отвратительными глазами.
И на своем лице Елена порой видела в зеркале что-то нечистое и
противное и не могла понять, что это.
Долго думала она об этом и чувствовала, что это не показалось ей, что
в ней родилось что-то скверное, в тайниках ее опечаленной души, меж тем как
в теле ее, обнаженном и белом, подымалась все выше горячая волна трепетных
и страстных волнений.
Ужас и отвращение томили ее.
И поняла Елена, что невозможно ей жить со всем этим темным на душе.
Она думала: "Можно ли жить, когда есть грубые и грязные мысли? Пусть они и
не мои, не во мне зародились, - но разве не моими стали эти мысли, как
только я узнала их? И не все ли на свете мое, и не все ли связано
неразрывными связями?
VI
В гостиной у Елены сидел Ресницын, молодой человек, по-модному одетый,
несколько вялый, но совершенно влюбленный в себя и уверенный в своих
достоинствах. Его любезности сегодня не имели никакого успеха у Елены, как
и раньше, впрочем. Но прежде она выслушивала его с той общей и безличной
благосклонностью, которая привычна для людей так называемого "хорошего
общества". Теперь же она была холодна и молчалива.
Ресницын чувствовал себя выбитым из колеи, а потому сердился и нервно
играл моноклем. Он не прочь был бы назвать Елену невестой, и ее холодность
казалась ему грубостью. А Елену более, чем когда-либо прежде, утомляло в
его разговоре легкомысленное порхание с предмета на предмет. Она сама
говорила всегда сжато и точно, и всякое многоречие людское было ей
тягостно. Но люди почти все таковы, - распущенные, беспорядочные.
Елена спокойно и внимательно смотрела на Ресницы-на, как бы находя в
нем какое-то печальное соответствие своим горьким мыслям. Неожиданно для
него она спросила:
- Вы любите людей?
Ресницын усмехнулся небрежно, с видом умственного превосходства, и
сказал:
- Я сам человек.
- Да себя-то вы любите?- опять спросила Елена. Он пожал своими
узенькими плечами, саркастически усмехнулся и сказал притворно-вежливым
тоном:
- Люди вам не угодили? Чем, позвольте спросить!
Видно было, что он чувствует себя оскорбленным за людей тем, что Елена
допускает возможность и не любить их.
- Разве можно любить людей?- спросила Елена.
- Почему же нельзя?- изумленно переспросил он.
- Они сами себя не любят, - холодно говорила Елена, - да и не за что.
Они не понимают того, что одно достойно любви, -не понимают красоты. О
красоте у них пошлые мысли, такие пошлые, что становится стыдно, что
родилась на этой земле. Не хочется жить здесь.
- Однако же вы живете здесь!- сказал Ресницын.
- Где же мне жить!- холодно промолвила Елена.
- Где же люди лучше?- спросил Ресницын.
-Да они везде одинаковы, - ответила Елена, и легкая презрительная
усмешка мелькнула на ее губах.
Ресницын не понимал. Разговор этот стеснял его, казался ему
неприличным и странным. Он поспешил распрощаться и уйти.
VII
Вечерело. Елена была одна.
На тихом воздухе ее покоя ванильный запах гелиотропа не смешивался с
медовым ароматом черемухи и со сладкими благоуханиями роз и побеждал их.
- Построить жизнь по идеалам добра и красоты! С этими людьми и с этим
телом!- горько думала Елена.- Невозможно! Как замкнуться от людской
пошлости, как уберечься от людей! Мы все вместе живем, и как бы одна душа
томится во всем многоликом человечестве. Мир весь во мне. Но страшно, что
он таков, каков он есть, -и как только его поймешь, так и увидишь, что он
не должен быть, потому что он лежит в пороке и во зле. Надо обречь его на
казнь, и себя с ним.
Тоскующие Еленины глаза остановились на блестящем предмете, красивой
игрушке, брошенной на стол.
- Как это просто!- подумала она. - Вот, довольно хоть бы этого ножа.
Тонкий позолоченный кинжал, из тех, которые иногда употребляются для
разрезывания книг, с украшенной искусной резьбой рукоятью и с обоюдоострым
лезвием, лежал на ее письменном столе. Елена взяла его в руки и долго
любовалась им. Она купила его недавно, не потому, что он был ей нужен, -
нет, ее взоры привлек странный, запутанный узор резьбы на рукояти.
"Прекрасное орудие смерти", - подумала она и улыбнулась. Улыбка ее
была спокойная и радостная, и мысли в голове у ней проходили ясные и
холодные.
Она встала, - и кинжал блестел в ее опущенной, обнаженной руке, на
складках ее зеленовато-желтого платья. Она ушла в свою опочивальню и на
подушках, лезвием к изголовью, положила кинжал. Потом надела она белое
платье, от которого томно и сладостно пахло розами, опять взяла кинжал и
легла с ним на постель, поверх белого одеяла. Ее белые башмаки упирались в
подножие кровати. Она полежала несколько минут неподвижно, с закрытыми
глазами, прислушиваясь к тихому голосу своих мыслей. Все в ней было ясно и
спокойно, и только темное томило ее презрение к миру и к здешней жизни.
И вот, - как будто кто-то повелительно сказал ей, что настал ее час.
Медленно и сильно вонзила она в грудь, - прямо против ровно бившегося
сердца, кинжал до самой рукояти, - и тихо умерла. Бледная рука разжалась и
упала на грудь, рядом с рукоятью кинжала.
Другие известные произведения этого автора: |
Сологуб Фёдор
1. Проселок
2. Мечты о славе! Но зачем...
3. Ариадна
4. Вздымалося облако пыли...
5. Поднимаю бессонные взоры...
6. Беден дом мой пасмурный...
7. Недотыкомка серая...
8. На песке прихотливых дорог...
9. Сказка гробовщиковой дочери
10. Великого смятения...
15 самых популярных авторов:
Лошадиная фамилия |
Гражданин |
Рыцарь Тогенбург |
Ночи на вилле |
Уж ласточки, кружась, над крышей щебетали... |
Дурачок |
Война и мир. Том 2 |
Стихи о советском паспорте |
Белые ночи |
Гражданин |