Две были и еще одна

		День был  ясен и тепел; к закату сходящее солнце
		Ярко сияло на частом лазоревом небе. Спокойно
		Дедушка, солнцем согретый, сидел у ворот на скамейке;
		Глядя на ласточек, быстро круживших в воздушном
		                                        пространстве,
		Вслед за ними пускал он дымок  из маленькой трубки;
		Легкими  кольцами дым подымался  и, с воздухом
		                                            слившись,
		В нем пропадал. Маргарита, Луиза и Лотта за пряжей
		Чинно сидели кругом; самопрялки жужжали, и тонкой
		Струйкой нити вилися; Фриц работал, а Энни,
		Вечпий ленивец, играл на траве с курчавою шавкой.
		Все молчали: как будто ангел тихий провеял.
		"Дедушка,- Лотта сказала,- что ты примолк?
		                                        Расскажи нам
		Сказку; вечер ясный такой; нам весело будет
		Слушать".- "Сказку? - старик проворчал, высыпая
		                                           из трубки
		Пепел,- все бы  вам сказки; не лучше ль послушать
		                                            вам были?
		Быль расскажу вам, и быль не одну, а две". Опроставши
		Трубку и снова набив ее табаком, из мошонки
		Дедушка  вынул огниво и, трут на кремень положивши,
		Крепко ударил сталью в кремень, посыпались искры,
		Трут загорелся, и трубка опять задымилась. Собравшись
		С мыслями,  дедушка так рассказывать с важностью
		                                               начал:
		"Дети, смотрите, как все перед нами прекрасно;
		                                          как солнце,
		Медленно  с неба спускаясь, все осыпает лучами;
		Рейн золотом льется; жатва как тихое море;
		Холмы  зеленые в свете вечернем горят; по дорогам
		Шум  и движенье; подняв паруса, нагруженные барки
		Быстро бегут по водам; а наша  приходская церковь...
		Окна ее как огни меж темными липами блещут;
		Вкруг мелькают  кресты на кладбище, и в воздухе
		                                               теплом
		Птицы  вьются, мошки блестящее  пылью  мелькают;
		Весь он полон говором, пеньем, жужжаньем... прекрасен
		Мир  господень! сердцу так радостно, сладко и вольно!
		Скажешь:  где бы в этом прекрасном мире господнем
		Быть несчастью? Ан нет! - и не только несчастье
		                                           злодейство
		Место  находит в нем. Видите ль там, на высоком
		                                             пригорке,
		Замок в обломках? Теперь по стенам расцветает зеленый
		Плющ,  и солнце его золотит, и звонкую песню беспечно,
		Сидя в траве, на рожке там играет пастух. А на Рейне
		Видите ль вы небольшой  островок? Молодая из кленов
		Роща  на нам расцвела; под тенью ее разостлавши
		Сети, рыбак готовит свой ужин, и дым  голубою
		Струйкой  вьется по зелени темной. Взглянуть,
		                                       так прекрасный
		Рай. Ну  слушайте ж: очень недавно там, на пригорке,
		Близко развалин замка, стояла гостиница - чистый,
		Светлый,  просторный дом, под вывеской Черного вeпря,
		В  этой гостинице каждый  прохожий в  то время  мог
		                                               видеть
		Бедную  Эми. Подлинно  бедная! дико потупив
		Голову, в землю  глаза неподвижно уставив, по целым
		Дням  сидела она перед дверью трактира на камне.
		Плакать  она не могла, но тяжко, тяжко вздыхала;
		Жалоб  никто от нее не слыхал, но, боже мой! всякий,
		Раз  поглядевши ей, бедной, в лицо, узнавал, что на свете
		Все  для нее миновалось: мертвою бледностью щеки
		Были  покрыты, глаза из глубоких впадин сверкали
		Острым  огнем; одежда была в беспорядке; как змеи,
		Черные  кудри по голым плечам раскиданы были.
		Вечно молчала  она и была тиха, как младенец;
		Но  порою, если случалось, что ветер просвищет,
		Вдруг содрогалась, на что-то глаза упирала и, пальцем
		Быстро  туда указав, смеялась смехом безумным.
		Бедная Эми! такою  ль видали ее? Беззаботно
		Жизнью,  бывало, она веселилась, как вольная пташка.
		Помню   и я и старые гости Черного вепря,
		Как нас радушной улыбкой и ласковым словом
		                                           встречала
		Эми,  как весело шло угощенье. И все ей друзьями
		Были  в нашей округе. Кто веселость и живость
		Всюду  с собой приносил? Кого, как любимого гостя,
		С криками вся молодежь встречала на праздниках? Эми.
		Кто всегда так опрятно и чинно одет был? Кого наш
		                                              священник
		Девушкам  всем в образец поставлял? Кто, шумя
		                                            как ребенок
		Резвый на игрищах, был так набожно тих за молитвой?
		Словом: кто бедным  был друг, за больными ходил
		                                           с огорченным
		Плакал, с детьми играл, как дитя? Все Эми, все Эми.
		Господи боже!  она ли не стоила счастья? А вышло
		Все напротив. Она полюбила Бранда. Признаться,
		Этот  Бранд был молод, умен и красив; но худые
		Слухи носились об нем: он с людьми недобрыми знался;
		В церковь он не ходил; а в шинках, за картами, кто был
		Первый?  Бранд. Колдовством ли каким он  понравился
		                                                  Эми,
		Сам ли  господь ей хотел послать на земле испытанье,
		С тем, чтоб душа ее, здесь в страданьях очистившись,
		                                                 прямо
		В рай перешла - не знаю, но Эми была уж  невестой
		Бранда, и все жалели об ней. Ну послушайте ж: вечер
		Был осенний и  бурный; в гостинице Черного вепря
		Два сидели гостя; яркое пламя трещало в камине.
		"Что  за погода! - сказал один.- Не раздолье ль
		                                              в такую
		Бурю  сидеть у огня и слушать, как ветер холодный
		Рвется в оконницы?" - "Правда,- другой отвечал,-
		                                          ни за что бы
		Я теперь отсюда не вышел; ужас, не буря.
		Месяц на небе есть, а ночь так темна, что хоть оба
		Выколи глаза; плохо тому, кто в дороге". - "Желал бы
		Знать я, найдется ль такой удалец, чтоб теперь в тот
		                                             старинный
		Замок сходить? Он близко, шагов с три сотни, не боле;
		Но, признаться, днем я не трус, а ночью в такое
		Время пойти туда, где, быть может, в потемках
		Гость из могилы  встретит тебя,- извините; с живыми
		Сладить можно,  а с мертвым и смелость не в пользу;
		                                             храбрися
		Сколько угодно душе, а что ты сделаешь, если
		Вдруг пред тобою  длинный, бледный, сухой, с костяными
		Пальцами  станет, и два ужасные глаза упрутся
		Дико  в тебя, и ты ни с места, как камень? А в этом
		Замке, все знают, нечисто; и в тихую ночь там не тихо;
		Что же в  бурю, когда и мертвец повернется в могиле?"
		"Страшно,  правда: а я об заклад побьюся, что наша
		Эми  не струсит и в замок одна-одинешенька сходит".
		"Бейся, пробьешь".-"Изволь, по рукам! ты слышала,
		                                                 Эми?
		Хочешь ли  новую шляпку выиграть к свадьбе? Сходи же
		В замок и ветку нам с клена, который между обломков
		Там  растет, принеси; я знаю, что ты не боишься
		Мертвых  и бредням не веришь. Согласна ли, Эми?"
		                                         "Согласна,-
		Эми  сказала с усмешкой. - Бояться тут нечего, разве
		Бури; а против ночных привидений защитой  молитва".
		С этим словом  Эми пошла.  Развалины были
		Близко; но ветер выл и ревел; темнота гробовая
		Все покрывала, и тучи, как черные горы, задвинув
		Небо, страшно  ворочались. Эми знакомой тропинкой
		Входит без всякого страха в средину развалин;
		Клен  недалеко; вдруг ветер утих на минуту; и Эми
		Слышит,  что кто-то идет живой, а не мертвый; ей стало
		Страшно... слушает... ветер снова поднялся и снова
		Стих, и снова послышалось ей, что идут; в испуге
		К груде развалин прижалася Эми.  В это мгновенье
		Ветром раздвинуло тучи, и месяц очистился. Что же
		Эми  увидела? Два человека - две черные тени -
		Крадутся между  обломков и тащат мертвое тело.
		Ветер ударил сильней; с головы одного сорвалася
		Шляпа  и к Эмнным  прямо ногам прикатилась; а месяц
		В ту минуту пропал, и все опять потемнело.
		"Стой! (послышался голос) шляпу ветром умчало".
		"После отыщешь,  прежде окончим работу: зароем
		Клад  свой", - другой отвечал, и они удалились.
		                                           Схвативши
		Шляпу, стремглав пустилась к гостинице  Эми. Бледнее
		Смерти в  двери вбежала она и долго промолвить
		Слова  не в силах была: отдохнув, наконец paccказала
		То, что ей в замке привиделось. "Вот обличитель
		                                          убийцам!"-
		Шляпу  поднявши, громко примолвила  Эми;  но тут же
		В шляпу  всмотрелась... "Ах!" и  упала на пол
		                                         без чувства
		Брандово имя стояло на шляпе. Мне нечего боле
		Вам рассказывать. В этот миг помутился рассудок
		Бедной Эми; господь милосердый недолго страдать ей
		Дал на земле: ее отнесли на кладбище. Но долго
		Видели столб с колесом на пригорке близ замка:
		                                            прохожим
		Он  приводил на память и Бранда и бедную  Эми.
		Все исчезло теперь, и гостиницы нет; лишь могилка
		Бедной Эми цветет, как цввела, и над нею спокойно".
		Дедушка  кончил и молча стал выколачивать трубку.
		Внучки также молчали и с грустью смотрели иа церковь:
		Солнце играло на ней, и темные липы бросали
		Тень на кладбдще, где Эми давно покилась в гробе.
		"Вот вам другая быль,- сказал, опять раскуривши
		Трубку, старик.- Каспар был беден. К буйной,
		                                          раэвратной
		Жизни привык он, и сердце в нем сделалось камнем.
		                                           Но жадным
		Оком  смотрел на чужое богатство Каспар.
		                                       На злодейство
		Трудно ль решиться тому, кто шатается праздно,
		                                            не помня
		Бога? Так и случилось. Каспар на ночную добычу
		Вышел. Вы видите остров на Рейне? Вдоль берега вьется
		Против этого острова, мимо утеса, дорожка.
		Там, у самой дорожки, под темным  утесом, в ночное
		Позднее время Каспар засел и ждал: не пройдет ли
		Кто-нибудь мимо?  Ночь прекрасна была; освещенный
		Полной луной островок отражался в воде, и густые
		Клены, глядяся в нее, стояли тихо, как черные тени;
		Все покоилось... волны изредка в берег плескали.
		В листьях журчало, и пел соловей. Но, злодейским
		Замыслом полный,  Каспар не слыхал ничего; он иное
		Жадным  подслушивал ухом. И  вот напоследок он слышит:
		Кто-то идет по дороге; то был одинокий прохожий.
		Выскочил, словно как зверь из берлоги, Каспар;
		                                          не недолго
		Длилась борьба между ими: бедпый  путник с тяжелым
		Стоном упал на землю, зарезанный. Мертвое тело
		В воду стащил Каспар и вымыл  кровавые руки;
		Брызнули волны, раздавшись под трупом, и снова
		                                             слилися
		В гладкую зыбь; все стало по-прежнему тихо, и сладко
		Петь продолжал соловей. Каспар беззаботно с добычей
		В путь свой пошел; свидетелей не было; совесть
		                                             молчала.
				
		Скоро истратил разбойник добытое кровью, и скоро
		Голым стал он по-прежнему. Годы прошли; об убийстве,
		Кроме бога, никто не проведал; но слушайте дале.
		Раз Каспар сидел за столом в гостинице. Входит
		Старый знакомец  его, арендарь Веньямин; он садится
		Подле Каспара; он крепко, крепко задумчив; и вправду
		Было о чем  призадуматься: денно и ночно работал,
		Честно жил  Веньямин, а все понапрасну; тяжелый
		Крест достался ему: семью имел он большую;
		Всех одень, напой, накорми... а чем? И вдобавок
		Новое горе постигло его: жена от тяжелой
		Скорби слегла в постель, и деньги пошли за лекарство;
		Бог помог ей; но с той поры все хуже да хуже;
		                                             и часто
		Нечего есть; жена молчит, но тает как свечка;
		Дети криком кричат; наконец остальное помещик
		В доме силою взял, в уплату за долг, и из дома
		Выгнать грозился. Эта беда с Векьямином случилась
		Утром, а вечером он Каспара в гостинице встретил.
		Рядом с ним он  сидел у стола; опершись на колено
		Локтем, рукою  закрывши глаза, молчал он, как
		                                             мертвый.
		"Что с тобой, Веньямин? - спросил Каспар.-
		                                       Ты  как будто
		В  воду опущен. Послушай, сосед, не распить ли нам
		                                              вместе
		Кружку вина? Веселее на сердце будет; отведай".
		Кружку взял Веньямин и выпил. "Тяжко приходит
		Жить,- сказал он.- Жена  умирает, и хилые кости
		Не на чем ей успокоить: злодеи последнюю взяли
		Нынче постелю. А дети - господи боже мой! лучше б
		Им  и мне в могилу. Помещик наш нынешней  ночью
		В замок свой пышный поедет и там на мягких подушках
		Вкусно поужинав, сладко заснет... а я, воротяся
		В дом мой. где голые стены, что найду там? Бездушный!
		Я ли Христом да богом  его не молил? У него ли
		Мало добра?.. Пускай же  всевышний господь
		                                 на судилище страшном
		Так же с ним немилостив будет, как он был со мною!"
		Слушал Каспар и в душе веселился, как злой искуситель;
		В кружку соседу вина подливал он, и скоро зажег в нем
		Кровь, и потом из гостиницы вышел с ним вместе
		                                               Уж было
		Поздно. "Сосед,- Веньямину он тихо шепнул,-
		                                         господин твой
		Нынешней  ночью один в свои замок поедет; дорога
		Близко, она пуста: а мщенье, знаешь ты, сладко".
		Речью такой был сражен Веньямин: но тяжкая бедность,
		Горе семьи, досада, хмель, темнота, обольщенье
		Слов коварных... довольно, чгоб слабое сердце опутать
		Так ли, не так ли, но вот пошел Веньямин за Каспаром;
		Против знакомого острова сели они под утесом,
		Близко дороги, и ждут; ни один ни слова; не смеют
		Вспух дышать и слушают  молча. Их окружала
		Тихая, темная ночь; звезд не сверкало на небе,
		Лист едва шевелился, без ропота волны лилися,
		Все покоилось сладко, и пел соловей. Душа Веньямина
		Вдруг согрелась: в ней совесть проснулась,
		                                      и он  со дрогнулся.
		"Нечего ждать,- он сказал,- уж поздно; уйдем,
		                                           не придет он".
		"Будь терпелив,- злодей возразил,- пождем,
		                                              и дождемся.
		Доле  зато дожидаться его возвращенья придется
		В замке жене; да будет напрасно ее нетерпенье".
		Сердце от этих слов повернулось в груди Веньямина.
		Вспомнил свою он  жену и сказал: "Теперь прояснилась
		Совесть моя; не поздно еще, не хочу оставаться!"
		"Что ты? - воскликнул Каспар. - Послушался совести;
		                                                 бредит.
		Дочь темна, река глубока, здесь место глухое;
		Кто  нас увидит?" Мороз подрал  Веньямина по  коже.
		"Кто нас увидит? А разве нет свидетеля в небе?"
		"Сказки! здесь мы одни. В ночной темноте не приметит
		Нас ни земной, ни небесный свидетель". Тут неоглядкой
		Прочь  от него побежал Веньямнн. И в это мгновенье
		Темное  небо ярким, страшным лучом раздвоилось;
		Все кругом могильная мгла покрывала; на том  лишь
		Месте, где спрятаться думал Каспар, было как в ясный
		Полдень светло. И вот пред глазами его повторилось
		Все, что он некогда тут совершил во мраке глубокой
		Ночи  один: он услышал шум  от упавшего в воду
		Трупа; он черный труп на волнах освещенных  увидел;
		Волны  раздвинулись, труп нырнул в них.
		                                     и вес потемнело...
		Дети, долго с тех пор под этим утесом, как дикий
		Зверь, гнездился Каспар сумасшедший. Не ведал
		                                            он  кровли;
		Был  безобразен: лицо как кора, глаза как два угля,
		Волосы  клочьями, ногти на пальцах как черные когти,
		Вместо  одежды гнилое тряпье; худой, изможденный,
		Чахлый, все  ребра наружу, он в страхе все жался
		                                              к утесу,
		Все  как будто хотел а нем спрятаться и все озирался
		Смутно  кругом; но порою  вдруг выбегал и, на небо
		Дико  уставив глаза, шептал: "Он видит, он видит".
		Дедушка, быль  досказав, посмотрел, усмехаясь,
		                                            на внучек.
		"Что  же вы  так присмирели? - спросил он. - Видно,
		                                           рассказ мой
		Был  не на шутку печален? Постойте ж, я кое-что
		                                             вспомнил,
		Что  рассмешит вас и вместе научит. Слушайте. Часто
		Мы   на свою негодуем судьбу; а если рассудишь,
		Как  все на свете неверно, то сердцем смиришься
		                                           и  станешь
		Бога  за участь свою прославлять. Иному труднее
		Опыт   такой достается, иному легче. И вот как
		Раз  до премудрости этой, не умствуя много, а просто
		Случаем  странным, одною  забавной ошибкой  добрался
		Бедный  немецкий ремесленник. Был по какому-то делу
		Он в Амстердаме, голландском городе; город богатый
		Пышный,  зданья огромные, тьма  кораблей; заглгляделся
		Бедный  мой немец, глаза разбежались; вдруг он увидел
		Дом, какого не спилось ему и во сне: до десятки
		Труб, три жилья, зеркальные окна, ворота
		С добрый  сарай - удивленье! С смиренным поклоном
		                                            спросил он
		Первого встречного: "Чей это дом, в котором так много
		В  окнах тюльпанов, нарциссов и роз?" Но, видно,
		                                               прохожий
		Или был занят, или столько же знал по-немецки,
		Сколько тот по-голландски, то есть не знал ни полслова;
		Как бы  то ни было, Каннитферштан! отвечал он. А это
		Каннитферштан! есть голландское слово, иль, лучше,
		                                                      четыре
		Слова, и значит оно: не могу вас понять. Простодушный
		Немец,  напротив, вздумал, что так назывался владелец
		Дома, о коем он спрашивал. "Видно, богат не на шутку
		Этот Каннитферштан!",- сказал про себя он, любуясь
		Домом.  Потом  отправился дале. Приходит на пристань -
		Новое  диво: там кораблей числа нет; их мачты
		Словно  как лес. Закружилась его голова, и сначала
		Он не видал ничего, так много он разом увидел.
		По  наконец на огромный корабль обратил он вниманье.
		Этот  корабль недавно гтришел из Ост-Индии; много
		Вкруг суетилось людей: его выгружали. Как горы,
		Были  навалены тюки товаров: множество  бочек
		С сахаром, кофе, перцем, пшеном сарацинским. Разинув
		Рот, с удивленьем глядел на товары наш немец; и сведать
		Крепко  ему захотелось, чьи были они. У матроса,
		Несшего тюк  огромный, спросил он: "Как назывался
		Тот господин, которому море столько сокровищ
		Разом прислало?" Нахмурясь, матрос проворчал мимоходом:
		Каннитферштан! "Опять! смотри пожалуй! Какой же
		Этот Каннитферштан! молодец! Мудрено ли построить
		Дом с богатством таким и расставить в горшках золоченных
		Столько тюльпанов, нарциссов и роз по окошкам?"
		                                                Пошел он
		Медленным шагом назад и задумался; горе
		Взяло его, когда он размыслил, сколько богатых
		В свете и как он беден. Но только что начал с собою
		Он рассуждать, какое было бы счастье, когда б он
		Сам был Каннитферштан, как вдруг перед ним -
		                                            погребенье.
		Видит: четыре лошади в черных длинных попонах
		Гроб на дрогах везут и тихо ступают, как будто
		Зная, что мертвого с гробом в могилу навеки отвозят;
		Вслед за гробом родные, друзья и знакомые молча
		В трауре идут; вдали одиноко звонит погребальный
		Колокол. Грустно стало ему, как всякой смиренной
		Доброй душе, при виде мертвого тела; и, снявши
		Набожно  шляпу, молитву творя, проводил он глазами
		Ход погребальный; потом подошел  к одному
		                                           из последних
		Шедших за гробом, который в эту минуту был  занят
		Важным  делом: рассчитывал, сколько прибыли чистой
		Будет ему от продажи корицы и перцу; тихонько
		Дернув его за кафтан, он спросил: "Конечно, покойник
		Был вам добрый  приятель, что так вы задумались?
		                                              Кто  он?"
		Каннитферштан! был короткий ответ. Покатилися слезы
		Градом из глаз у честного немца; сделалось тяжко
		Сердцу его, а потом и легко; и, вздохнувши, сказал он:
		"Бедный, бедный Каннитферштан! от такого богатства
		Что осталось тебе? Не то же ль, что рано иль поздно
		Мне от моей останется бедности? Саван и тесный
		Гроб". И в мыслях таких побрел он за телом, как будто
		Сам был роднею  покойнику; в церковь вошел за другими;
		Там голландскую проповедь, в коей не понял ни слова,
		Выслушал с чувством глубоким; потом, когда опустили
		Каннитферштана! в землю, заплакал; потом
		                                             с облегченным
		Сердцем пошел своею дорогой. И с тех пор, как скоро
		Грусть посещала его и ему становилось досадно
		Видеть счастье богатых людей, он всегда утешался,
		Вспомнив о Каннитферштане!,  его несметном богатстве,
		Пышном доме, большом  корабле и тесной могиле".