<< Вернуться

Произведение: Цеикс и Гальциона
Литературный портал: lit-classic.ru




	               Отрывок из Овидиевых "Превращений"

		Цеикс, тревожимый ужасом тайных, чудесных видений,
		Был готов испытать прорицанье Кларийского бога -
		В Дельфы же путь заграждали Форбас и дружины
								флегиан.
		Он приходит к своей Гальционе, верной супруге,
		Ей сказать о разлуке... сказал... ужаснулася, и хладом
		Грудь облилася, бледность ланиты покрыла, слезами
		Очи затмились, трикраты ответ начинала-трикраты
		Скованный горем язык изменял; наконец возопила,
		Частым рыданием томно-печальную речь прерывая:
		"Милый супруг мой, какою виной от себя удалила
		Я твое сердце? Ужели не стало в нем прежней любови?
		Ты равнодушно теперь покидаешь свою Гальциону;
		Путь выбираешь дальнейший; я уж милей в отдаленье.
		Странствуй ты по земле - тогда бы сердце не знало
		Страха в печали; была бы тоска без заботы... но моря,
		Моря страшусь; ужасает печальная мрачность пучины;
		Волны-я зрела вчера-корабельны обломки носили;
		Здесь не раз на гробницах пустых имена я читала.
		Друг, не нe вверяйся надежде бесстрашного сердца;
				                      не льстися
		Дружбой родителя бога Эола, могущего силу
		Ветров смирять и море по воле мутить и покоить.
		Раз овладевши волнами, раскованны ветры не знают
		Буйству границ; и земля и моря им покорны; сгоняют
		Тучи на небо и страшным огнем зажигают их недра.
		Ах! чем боле их знаю ( а знать их должна; я младенцем
		Часто в жилище отца их видала), тем боле страшусь их.
		Если ж ни просьбы, ни слезы мои над тобою не властны,
		Если уж в море далекое должно, должно пускаться,
		Друг, возьми с собою меня: мы разделим судьбину;
		Зная, чем стражду, менее буду страдать; что
		    			                ни встретим,
		Все заодно: без разлуки неверным волнам предадимся".
		Тронутый жалобной речью супруги, сын Люциферов
		Долго безмолвствовал, в сердце тая глубокое горе.
		Но, постоянный в желанье, он вверить своей Гальционы
		Вместе с собой произволу опасного моря не смеет.
		Хочет ее убедить ободрительным словом... напрасно!
		Нет убежденья печальной душе. Наконец он сказал ей:
		"Долго разлука и краткая длится; но я Люнифсром
		Светлым клянусь возвратиться, если допустит судьбина,
		Прежде чем дважды луна в небесах coвершиться успеет".
		Сим обетом надежду на скорый возврат ожидавши,
		Он повелел спустить на волны ладью и, не медля,
		Снасти устроить и все изготовить к далекому бегу.
		Видит ладью Гальииона н, вещей душою предузнавши
		Будущий рок, содрогнулась, слезы ручьем полилися;
		Нежно прижалась к супругу лицом безнадежно
				                     печальным;
		Томно шепнула: "прости!" - и пала без чувства
		                      			на бреге.
		Медлит унылый супруг; но пловцы уж рядами
				                     взмахнули
		Весла, прижав их к могучим грудям, и согласным
		            			           ударом
		Вспенили влагу. Тронулось судно. Она отворила
		Влажные очи и видит его у кормы... Удаляясь,
		Знаком прощальным  руки он последний привет
				                      посылает;
		Тем же знаком она отвечала. Дале и дале
		Берег уходит, и очи лица распознать уж не могут;
		Долго, долго преследует взором бегущее судно;
		Но когда и оно в отдаленье пространства пропало,
		Силится взором поймать на мачте играющий парус;
		Скоро и парус пропал. И безмолвно в чертог опустелый
		Тихо пошла Гальцнопа и пала на одр одинокий...
		Ах! и чертог опустелый, и одр, и все раздражало
		Грустное сердце, твердя о долекоплывущем супруге.
		Судно бежит. Вдруг ветер шатнул неподвижные верни;
		Праздные весла к бокам ладии прислонив, корабельщик
		Волю дал парусам и пустил их свободно по мачте:
		Полные ветром попутным, шумя. паруса натянулись.
		Море браздя, половину пути уж ладья совершила:
		Берег повсюду равно отдален, повсюду невидим.
		’Вдруг перед ночью надулися волнны, море белеет:
		Сильный порывистый ветер внезапно ударил от юга.
		"Свить паруса!" - возопил ужаснувшийся кормщик.
					                      напрасно!
		Ветра могучий порыв помешал повеленье исполнить;
		Шумом ревущей волны заглушило невнятное слово.
		Сами гребцы на работу бегут; один убирает
		Весла, другой чинит расколовшийся бок тот исторгнуть
		Силится парус у ветра; а тот, из ладьи выливая
		В трещины бьющую воду, волны волнам возвращает.
		Все в беспорядке, а буря грозней и грозней; отовсюду
		Ветры, слетаяся, бьются, и море, вздымаяся, воет;
		Кормщик бодрость утратил, и сам, признавая опасность,
		Где они, что им начать, от чего остеречься, не знает.
		Властвует буря. ничтожны пред нею искусство и опыт;
		Вихорь, вопли гребцов, скрыпенье снастей, непрерывный
		Плеск отшибаемых волн и гром отовсюду... ужасно!
		Воды буграми, и море то вдруг до самого неба
		Рвется допрянуть и темные тучи волнами обрызгать
		То, подымая желтый песок из глубокия бездны,
		Мутно желтеет; то вдруг чернее стигийския влаги;
		То, опадая и пеной шипящей разбившись, белеет.
		Мчится трахинское легкое судно игралищем бури;
		Вдруг возлетит и как будто с утесистой горной
				                     стремнины
		Смотрит в глубокий дол, в глубокую мглу Ахерона;
		Вдруг с волной упадет и, кругом взгроможденному
					                       морю,
		Видит как будто из адския бездны далекое небо.
		Страшно гремит ладия, отшибая разящие волны:
		Так раздаются удары в стене, тяжелым тараном
		Глухо разимой иль брошенным тяжким обломком утеса
		Словно как пламенный лев свирепеет, теснимый
		                     			 ловцам;
		Бешен встает на дыбы и грудью кидается в копья:
		Так яримая ветром волна, бросаясь на мачты,
		Судно грозится пожрать и ревет, над ним подымаясь.
		Киль расшатался; утратив защиту смолы, раздалися
		Бренные сшивы досок, и вторглась губящая влага;
		Вдруг облака, расступившись, дождем зашумели;
		  			                   казалось,
		Небо упало на море и море воздвиглося к небу.
		Взмокли все паруса, смешались с водами пучины
		Воды небес, и казалось, что звезды утратило небо.
		Темную ночь густила темная буря; но часто
		Молнии быстрым, излучистым блеском, летая по тучам,
		Ярко сверкали, и бездна морская в громах загоралась.
		Вдруг поднялся и бежит, раскачавшись, ударить на судно
		Вал огромный. Подобно бойцу -великаиу, который
		Дерзко не раз набегал на раскат осажденного града,
		Сбитый, снова рвался, наконец, окрыляемый славой,
		Силой взбежал на ветчину стены один из дружины:
		Так посреди стесненных валов, осаждающих судно,
		Все перевыся главой, воздвигся страшный девятый;
		Хлещет, бьет но скрыпучим бокам ладии утомленной,
		Рвется, ворвался и вдруг овладел завоеванным судном.
		Волны частью толпятся на приступ, частью вломились;
		Все трепещет, как будто во граде, когда уж в проломы
		Бросился враг и стена за стеною, гремя, упадает;
		Тщетно искусство; мужество пало; мнится, что с каждой
		Новой волною новая страшная смерть нападает.
		Нет спасенья! тот плачет; тот цепенеет; тот мертвым
		В гробе завидует; тот к богам посылает обеты;
		Тот, напрасно руки подъемля к незримому небу,
		Молит пощады; тот скорбит об отце, тот о брате,
		Тот о супруге и чадах, каждый о том, что покинул;
		Цеикс о милой своей Гальционе: одной Гальционы
		Имя твердит он, тоскует по ней, но, тоскуя, утешен
		Тем, что она далеко; хотел бы к домашнему брегу
		Раз оглянуться, раз хотел бы лицом обратиться
		К милому дому... но где же они? разъяренная буря
		Все помутила; сугубою мглою черные тучи
		Небо все обложили, и ночь беспредельная всюду.
		Вихорь вдруг налетел... затрещав, подломилась и пала
		Мачта за край, и руль пополам. И, встав на добычу,
		Грозен, жаден, смотрит из бездны вал-победитель.
		Тяжкий, словно Афос, могучей рукою с подошвы
		Сорванный, словно Пинд, обрушенный в бездну
		                     			 морскую,
		Он повалился. Корабль, раздавленный падшей громадой,
		Вдруг потонул. Одни из пловцов, захлебнувшись
		В вихре пенных валов, не всплыли и разом погибли;
		Часть за обломки ладьи ухватились. Цеикс руками,
		Некогда скипетр носившими, стиснул отбитую доску;
		В помощь отца, в помощь Эола, водою душимый,
		Часто зовет он, но чаще зовет свою Гальциону;
		С нею мысли и сердце; жаль ее, а не жизни;
		Молит он волны: тело его до очей Гальционы
		Милых донесть, чтоб родная рука его схоронила;
		Он утопает, но только что волны дыханье отпустя..
		Он Гальциону зовет, он шепчет водам: "Гальциона!"
		Вдруг горой набежала волна, закипела и, лоннув.
		Пала к нему на глазу и его задавила паденьем...
		Мраком задернувшись, в оную ночь был незрим
		                      			и незнаем
		Светлый Люцифер:  невластный покинуть вершины
					                      Олимпа,
		Он в высоте облаками закрыл печальные очи..
		Тою порою Эолова дочь, об утрате не зная,
		Ночи свои в нетерпенье считает, готовит супругу
		Платья, уборы готовит себе, чтоб и ей и ему нарядиться
		В день возврата, лаская уже невозможным свиданием.
		Всех богов призывая, пред всеми она зажигает
		Жертвенный ладан, Юнону ж богиню усерднее молит,
		Молит, увы! о погибшем, навек невозвратном супруге;
		Молит, чтоб он был здоров, чтоб к ней возвратился,
								чтоб, верный,
		Сердца не отдал другой... из стольких напрасных
								желаний
		Только последнее слишком, слишком исполнено было.
		Но мольбы Гальгционы о мертвом тревожат Юнону:
		Жертву и храм оскверняет рука, посвященная тени.
		"Вестница воли богов (сказала Юнона Ириде),
		Знаешь, где Сон обитает, безмолвный податель покоя
		К этому богу лети от меня повелеть, чтоб, не медля,
		В образе мертвого Цеика призрак послал Гальционе
		Истину ей возвестить". Сказала... Ирида, в одежде
		Яркостью красок блестящей, дугой в небесах
		                    		отразившись,
		Быстро порхнула к обители бога, в скалах сокровенной.
		Есть в стороне киммериян пустая гора с каменистой
		Мрачной пещерой; издавна там Сон обитает ленивый.
		Там никогда - ни утром, ни в полдень, ни в пору
					                      заката -
		Феб не сияет; лишь тонкий туман, от земли подымаясь,
		Влажною стелется мглой, и сумрак сомнительный
		  			                     светит.
		Там никогда будитель пернатых с пурпуровым гребнем
		Дня не приветствует криком, ни пес - сторожитель
		                  			   молчанья
		Лаем своим не смущает, ни говором гусь осторожный;
		Там ни птицы, ни зверя, ни легкой ветки древесной
		Шорох не слышен, и слова язык человечий не молвит;
		Там живет безгласный Покой. Из-под камня сочася,
		Медленной струйкой Летийский ручей, по хрящу
		                    			пробираясь,
		Слабым, чуть слышным журчанием сладко наводит
		                     			дремоту;
		Вход пещеры обсажен цветами роскошного мака
		С множеством трав: из них усыпительный сок выжимая,
		Влажная Ночь благодатно кропит им усталую землю.
		В целом жилище нет ни одной скрыпучия двери,
		Тяжко на петлях ходящей, нет на пороге и стража.
		Одр из гебена стоит посредине чертога, задернут
		Темной завесой; наполнены пухом упругим подушки.
		Бог, разметавшись на ложе, там нежит расслабленны
		                      			 члены.
		Ложе осыпав. Сны бестелесные, легкие Грезы
		Тихо лежат в беспорядке, несчетны, как нивные класы,
		Листья дубрав иль песок, на бреге набросанный морем.
		Входит в пещеру младая богиня, раздвинув рукою
		Вход заслонявшие Сны. Сиянье небесной одежды
		Быстро темный чертог облеснуло. Встревоженный
		                     			 блеском,
		Бог медлительно поднял очи и снова закрыл их;
		Силится встать, но слабость голову сонную клонит;
		Нехотя он приподнялся; шатаясь, оперся на руку;
		Встал. "Зачем ты?" - спросил он богиню. Ирида
				                      сказала:
		"Сон, живущих покой! о Сон, божество благодати!
		Мир души, усладитель забот, усталого сердца
		Нежный по тяжких грудах и печалях дневных оживитель,
		Сон! повели, чтоб Мечта, подражатель обманчивый
		                      			правде,
		В город Ираклов Трахичы под видом царя полетела
		Там сновиденьем погибель супруга явить Гальционе.
		Так повелела Юнона". Окончив, Ирида младая
		Бога покинуть спешит: невольно ее покоряла
		Сонная сила, и тихо кралось в нее усыпленье.
		Снова лазурью по радуге светлой она полетела.
		Бог из несметного роя им порожденных видений
		Выбрал искусника, всех принимателя видов Морфея:
		Выдумщик  хитрый, по воле во всех он является
		              			        лицых,
		Все выражает: и поступь, и телодвиженья, и голос,
		Даже все виды одежд и каждому свойственны речи;
		Но способен он брать лишь один человеческий образ.
		Есть другой - тот является птицей, зверем, шипящим
		Змеем, слывет на Олимпе Икелос, а в людях Фоветор.
		Третий, мечтательный Фантазос, дивным своим
		     			                дарованьем
		В камни, волны, пригорки, пни, во все, что бездушно,
		С легкостью быстрой влетает. Они царям и владыкам
		Чудятся ночью; другие ж народ и граждан посещают.
		Бог, миновав их, из легкого сонмища вызвал Морфея.
		Волю Ириды свершить; потом, обессилен дремотой,
		Голову томно склонил и в мягкий пух погрузился.
		Тихо Морфей  на воздушных, без шороха веющих
		     			                  крыльях
		Мраком летит; он, скоро полет соверша, очутился
		В граде Гемонском, и крылья сложил, и Цеиксов
				                       образ
		Принял: бледен, подобно бездушному, наг, безобразен,
		Он подошел к одру Гальционы; струею лилася
		Влага с его бороды; с волос бежали потоки.
		К ложу тихо склонившись лицом, облитым слезами.
		Он сказал: "Я Цеикс; узнала ль меня, Гальциона?
		Смерть ужель изменила меня? Всмотрися - узнаешь;
		Или хоть призрак супруга вместо супруга обнимешь.
		Тщетны были моленья твои, Гальциона: погиб я.
		В море Эгейском южный порывисгьгй ветер настигнул
		Нашу ладью, и долго бросал по волнам, и разрушил.
		Мне в уста, напрасно твое призывавшие имя,
		Влага морская влилась. Не гонец пред тобой, Гальциона,
		С вестью неверной; не слуху неверному ныне
		                   		ты внемлешь:
		Сам я, в море погибший, тебе повествую погибель.
		Встань же, вдова; дай слез мне, оденься в одежду
		                      			печали.
		О! да не буду я в Тартаре темном бродить неоплакан!"
		Так говорил Морфей, и голос его был подобен
		Голосу Цеикса; очи его непритворно слезами
		Плакали; даже и руки свои простирал он как Цеикс.
		Тяжко во сне Гальциона рыдала; сквозь сон
				                     протянула
		Руки; ловит его, но лишь воздух пустой обнимает.
		"Стой! - она  возопила. - Помедли, я за тобою".
		Собственный голос и призрак ее пробудили; вскочила
		В страхе; ищет, очами кругом озираясь, тут ли
		Виденный друг?.. На крик ее прибежавший невольник
		Подал светильник - напрасно! нигде его не находит.
		С горя бьет себя по лицу, раздирает одежду,
		Перси терзает и рвет на главе неразвитые кудри.
		"Что с тобой, Гальциона?" - спросила кормилица
		                 			     в страхе.
		"Нет Гальционы, - она возопила, - нет Гальционы!
		С Цеиксом вместе она умерла; оставь утешенье;
		Он погиб: я видела образ его и узнала.
		Руки простерла его удержать, напрасно - то было
		Тень; но тень знакомая, подлинный Цеиксов образ.
		Правда, почудилось мне, что в милом лице выражалось
		Что-то чужое, не прежнее: прелести не было прежней.
		Бледен, наг, утомлен, с волосами, струящими влагу,
		Мне привиделся Цеикс, и там стоял он, печальный!
		Вот то место... (и мутно глаза привиденья искали).
		Друг! не того ли страшилося вещее сердце, когда я
		Так молила тебя остаться и ветрам не верить?
		К смерти навстречу спешил ты... почто ж Гальциону
		Здесь ты покинул? Вместе нам все бы спасением было.
		Ах! тогда ни минуты бы жизни розно с тобою
		Я не утратила; смерть постигла бы нас, неразлучных.
		Ныне ж в отсутствии гибну твоею погибелью; море
		Все мое лучшее, всю мою жизнь в тебе погубило.
		Буду безжалостней самого моря, если останусь
		Тяжкую жизнь влачить, терпя нестерпимое горе.
		Нет! не хочу ни терпеть, ни тебя отрекаться, о милый,
		Бедный супруг мой; все разделим; пускай нас в могиле
		Если не урна одна, то хоть надпись одна сочетает;
		Розно прахом будем, хотя именами не розно".
		Тут умолкла: печаль оковала язык, и рыданье
		Дух занимало, и стоны рвалися из ноющей груди. 
		Было утро; она повлеклася на тихое взморье,
		К месту тому, откуда вслед за плывущим смотрела.
		Там стояла долго: "Отсюда ладья побежала;
		Здесь мы последним лобзаньем простились".
				                  Так повторяя
		Прошлое думою, взор помраченный она устремляла
		В даль морскую. Вдали, на волнах колыхаясь, мелькает
		Что-то, как труп,- но что? Для печального взора
		                			      не ясно.
		Ближе и ближе, видней и видней; уже Гальпиона
		Может вдали распознать плывущее мертвое тело.
		Кто бы ни был погибший, но бурей погиб он; и горько
		Плача об нем, как бы о чужом, она возопила:
		"Горе, бедный, тебе! и горе жене овдовевшей!"’
		Тело плывет, а сердце в ней боле и боле мутится.
		Вот уж у брега; вот и черты различает уж око.
		Смотрит... Кто ж? Цеикс. "Он - возопила, терзая
		Перси, волосы, платье. С берега трепетны руки
		К телу простерла. - Так ли, мой милый, так ли,
		                    		несчастный,
		Ты возвратился ко мне?.." В том месте плотина из камня
		Брег заслоняла высокой стеной от приливного моря,
		В бурю же ярость и силу напорной волны утомляла.
		С той высокой стены в пучину стремглав Гальциона
		Бросилась... Что же? о чудо! она взвилась, и над морем,
		Воздух свистящий внезапно-расцветшим крылом
		                     			разбивая,
		Вдоль по зыбучим волнам полетела печальною птицей.
		Жалобно в грустном полете, как будто кого прикликая.
		Звонким щелкая носом, она протяжно стенала;
		Прямо на труп охладелый и бледный она опустилась;
		Нежно безгласного юным крылом обняла и как
					                   будто
		Силилась душу его пробудить безответным лобзаньем.
		Был ли чувствителен Цеикс, волны ль ему, колыхаясь,
		Подняли голову, - что бы то ни было - он приподнялся.
		Скоро, над их одиночеством сжалясь, бессмертные бобоги
		В птиц обратили обоих; одна им судьба; и поныне
		Верны бывалой любви; и поныне их брак не разорван.
		Поздней зимней порою семь дней безбурных и ясных
		Мирно, без слета сидит на плавучем гнезде Гальциона;
		Море тогда безопасно; Эол, заботясь о внуках,
		Ветры смиряет, пловца бережет, и воды спокойны.
 Доступный сайт — создание сайтов по низким ценам      Рейтинг@Mail.ru