<< Вернуться
Произведение: Путешественник Уы-Фью-Эой
Это пролетело в Ножане.
Но прежде я должен объяснить, что страсть к путешествиям вовлекла меня
в четыре кругосветные рейса; совершив их, я с простодушием игрока посетил,
еще кроме того, отдельно, в разное время - Австралию, Полинезию, Индию и
Тибет.
Но я не был сыт. Что я видел? Лишь горизонты по обеим сторонам тех
линеек, какие вычертил собственной особой своей вокруг океанов и материков.
Я видел крошки хлеба, но не обозрел хлеба. Не видел всего. Всего! И никогда
не увижу, ибо для того, чтобы увидеть на земном шаре все, требуется, при
благоприятных условиях и бесконечном количестве денег, - четыреста
шестьдесят один год, без остановок и сна.
Так высчитал Дюклен О‘Гунтас. Этому вы поверите, если я вам скажу, что
для того, чтобы пройти решительно по всем улицам Лондона (только), надо
пожертвовать три года и три месяца.
Итак, я устал и проиграл. Я почти ничего не видел на нашей планете.
Мое отчаяние было безмерно. В таком состоянии в Ножане 14 марта 1903
г. я вышел на улицу из гостиницы "Голубой Кролик".
В этот момент невиннейший ветерок змейкой промел уличную пыль.
Под ноги шаловливому ветерку бросился встречный малюсенький ветерок,
от чего поднялся крошечный пыльный смерчик и засорил мне глаза.
Пока я протирал глаза, было слышно, как возле меня сопит и свистит,
временами тяжело отдуваясь, некий человек в грязном и лохматом плаще. Плащ
был из парусины, такой штопаной и грязной, что, надо думать, побыла она
довольно на мачте. Его мутная борода торчала вперед, как клок сена,
удерживаемая в таком положении, вероятно, ветром, который вдруг стал
порывист и силен. На непричесанной голове этого человека черным шлепком
лежала крошечная плюшевая шапочка, подвязанная под подбородок обыкновенной
веревкой.
Как поднялась пыль, то я не мог толком рассмотреть его лицо... Черты
эти перебегали, как струи; я припомнил лишь огромные дыры хлопающих,
волосатых ноздрей и что-то чрезвычайно ветреное во всем складе
пренеприятной, хотя добродушной, физиономии.
Мы как-то сразу познакомились, с первого взгляда. Положим, я был
подвыпивши; кроме того, оба заговорили сразу, и к тому же я никогда не
слышал, чтобы у человека так завлекательно свистело в носу. Что-то было в
этом неудержимом высвистывании от нынешней капающей и скребущей музыки. И
он дышал так громко, что с улицы улетели все голуби.
Он сказал:
- А? Что? Эй! Фью! Глаз засорил? Чихнул? Не беда! Клянусь муссоном и
бризом! Пассатом и норд-вестом! Это я, я! Путешественник! Что? Как зовут?
Уы-Фью-Эой! Ой! А-а! У-у-ы!
Я не тотчас ответил, так как наблюдал охоту степенного человека за
собственным котелком. Котелок летел к набережной. Оглянувшись, я увидел еще
много людей, ловивших что бог пошлет: шляпы, газеты, вырванные из рук
порывом пыльной стихии; шлепнулся пузатый ребенок.
- Ну, вот... - сказал Фью (пусть читатель попробует величать его
полным именем без опасности для языка), - всегда неудовольствие...
беготня... и никогда... клянусь мистралем, ну, и аквилоном... никогда, чтоб
тихо, спокойно... А хочется поговорить... уы... у-у-у... по душам. Нагнать,
приласкать. А ты недоволен? Чем? Чем? Чем, клянусь, уже просто - зефиром, с
чего начал.
Кто объяснит порывы откровенности - искренности, внезапного доверия к
существу, само имя которого, казалось, лишено костей, а фигура вихляется
как надутая воздухом. Но сей бродяга так подкупающе свистел носом, что я
сказал все.
Фью загудел: "Ах так? Клянусь насморком! Клянусь розой ветров! Везде
быть? Все видеть? Из шага в шаг? Все города и дома? Все войны и пески?
Забрать глобус в живот? Ой-ой-ой-ой! Фью-фью! Это я видел! Я один, фью! И
никто больше! Слушай: клянусь братом. С тех пор, как существует что-нибудь,
что можно видеть глазами, - я уже везде был. И путешествовал без передышки.
Заметь, что я никогда не дышу в себя, как это делаете вы раз двадцать в
минуту. Я не люблю этого. Хочешь знать, что я видел? Как раз все то, что ты
не видел, и то, что ты. Что англичане? Дети они. Возьми проволоку и уложи в
спираль вокруг пестрого шара от полюса до полюса, оборот к обороту - это я
там был! Везде был! Помнишь, когда еще не было ничего, кроме чего-то такого
живого, скользкого и воды? И страшнейших болот, где, скажем, тогдашняя
осока толщиной в мачту. Ну, все равно. Я путешествовал на триремах,
галиотах, клиперах, фрегатах и джонках. Короче говоря, на каком месте ты ни
развернешь книгу истории..."
- Жизненный эликсир, - сказал я, - ты пил жизненный эликсир?
- Я ничего не пью. И ты не пей. Вредно! Клянусь сирокко! Пей только
мое дыхание. Слушай меня. Я врать не буду. Хочешь? Хочешь пить дыхание?
Мое! Мое! Клянусь ураганом!
Мы в это время подошли к набережной, где немедленно, на разрез
течению, бросился по воде овал стремительной ряби, а плохо закрепленные
паруса барок, выстрелив, как бумажные хлопушки, выпятились и уперлись в
воздух. Крутая волна пошла валять лодки с борта на борт.
- Да, выпить бы чего... - пробормотал я.
В тот же момент пахнуло нам в лицо с юга. Странный, резкий и яркий,
как блеск молнии, аромат коснулся моего сердца; но ветер ударил с запада,
дыша кардифом и железом; ветер повернул ко мне свое северное лицо, облив
свежестью громадного голубого льда в свете небесной разноцветной игры;
наконец, подобный медлительному и глухому удару там-тама, восточный порыв
хлынул в лицо сном и сладким оцепенением.
Вдруг вода успокоилась, облака разошлись, паруса свисли. Я оглянулся:
никого не было. Только на горизонте нечто, подобное прихотливому облаку,
быстро двигалось среди белых, ленивых туч с вытянутым вперед обрывком
тумана, который, при некотором усилии воображения, можно было счесть
похожим на чью-то бороду.
Ах, обман! Ах, мерзостный, все высмыгавший, все видевший пересмешник!
О, жажда, ненасытная жажда видеть и пережить все, страсть, побивающая всех
других добрых чертей этого рода! Ветер, ветер! С тобой всегда грусть и
тоска. Ведь слышит он меня и стучится в трубу, где звонко чихает в сажу,
выпевая рапсодию.
Шалун! Я затопил печку, а он выкинул дым.
ПРИМЕЧАНИЯ
Путешественник Уы-Фью-Эой. Впервые - "Красная газета", веч. вып.,
1923, 31 января.
Пассат - постоянный северо-восточный ветер.
Зефир - здесь: теплый западный ветер.
Мистраль - холодный северный или северо-восточный ветер.
Аквилон - сильный северный ветер.
Триремы - у древних римлян - суда с тремя рядами весел.
Кардиф - здесь: уголь - от английского города Кардиффа, известного
угольными шахтами.