- Андреев Леонид
- Анненский Иннокентий
- Апухтин Алексей
- Ахматова Анна
- Бальмонт Константин
- Баратынский Евгений
- Батюшков Константин
- Белый Андрей
- Блок Александр
- Брюсов Валерий
- Бунин Иван
- Волошин Максимилиан
- Гиппиус Зинаида
- Гоголь Николай
- Горький Максим
- Грибоедов Александр
- Григорьев Аполлон
- Грин Александр
- Гумилёв Николай
- Давыдов Денис
- Державин Гавриил
- Достоевский Федор
- Есенин Сергей
- Жуковский Василий
- Иванов Георгий
- Карамзин Николай
- Клюев Николай
- Козьма Прутков
- Крылов Иван
- Кузмин Михаил
- Куприн Александр
- Лермонтов Михаил
- Лесков Николай
- Лохвицкая Мирра
- Майков Аполлон Николаевич
- Мандельштам Осип
- Маяковский Владимир
- Надсон Семён
- Некрасов Николай
- Островский Александр
- Пастернак Борис
- Пушкин Александр
- Рылеев Кондратий
- Салтыков-Щедрин Михаил
- Северянин Игорь
- Случевский Константин
- Соловьёв Владимир
- Сологуб Фёдор
- Толстой Алексей Константинович
- Толстой Лев
- Тургенев Иван
- Тютчев Фёдор
- Фет Афанасий
- Хлебников Велимир
- Ходасевич Владислав
- Цветаева Марина
- Чаадаев Петр
- Черный Саша
- Чернышевский Николай
- Чехов Антон
- Чуковский Корней
Путешественник Уы-Фью-Эой
Это пролетело в Ножане.
Но прежде я должен объяснить, что страсть к путешествиям вовлекла меня
в четыре кругосветные рейса; совершив их, я с простодушием игрока посетил,
еще кроме того, отдельно, в разное время - Австралию, Полинезию, Индию и
Тибет.
Но я не был сыт. Что я видел? Лишь горизонты по обеим сторонам тех
линеек, какие вычертил собственной особой своей вокруг океанов и материков.
Я видел крошки хлеба, но не обозрел хлеба. Не видел всего. Всего! И никогда
не увижу, ибо для того, чтобы увидеть на земном шаре все, требуется, при
благоприятных условиях и бесконечном количестве денег, - четыреста
шестьдесят один год, без остановок и сна.
Так высчитал Дюклен О‘Гунтас. Этому вы поверите, если я вам скажу, что
для того, чтобы пройти решительно по всем улицам Лондона (только), надо
пожертвовать три года и три месяца.
Итак, я устал и проиграл. Я почти ничего не видел на нашей планете.
Мое отчаяние было безмерно. В таком состоянии в Ножане 14 марта 1903
г. я вышел на улицу из гостиницы "Голубой Кролик".
В этот момент невиннейший ветерок змейкой промел уличную пыль.
Под ноги шаловливому ветерку бросился встречный малюсенький ветерок,
от чего поднялся крошечный пыльный смерчик и засорил мне глаза.
Пока я протирал глаза, было слышно, как возле меня сопит и свистит,
временами тяжело отдуваясь, некий человек в грязном и лохматом плаще. Плащ
был из парусины, такой штопаной и грязной, что, надо думать, побыла она
довольно на мачте. Его мутная борода торчала вперед, как клок сена,
удерживаемая в таком положении, вероятно, ветром, который вдруг стал
порывист и силен. На непричесанной голове этого человека черным шлепком
лежала крошечная плюшевая шапочка, подвязанная под подбородок обыкновенной
веревкой.
Как поднялась пыль, то я не мог толком рассмотреть его лицо... Черты
эти перебегали, как струи; я припомнил лишь огромные дыры хлопающих,
волосатых ноздрей и что-то чрезвычайно ветреное во всем складе
пренеприятной, хотя добродушной, физиономии.
Мы как-то сразу познакомились, с первого взгляда. Положим, я был
подвыпивши; кроме того, оба заговорили сразу, и к тому же я никогда не
слышал, чтобы у человека так завлекательно свистело в носу. Что-то было в
этом неудержимом высвистывании от нынешней капающей и скребущей музыки. И
он дышал так громко, что с улицы улетели все голуби.
Он сказал:
- А? Что? Эй! Фью! Глаз засорил? Чихнул? Не беда! Клянусь муссоном и
бризом! Пассатом и норд-вестом! Это я, я! Путешественник! Что? Как зовут?
Уы-Фью-Эой! Ой! А-а! У-у-ы!
Я не тотчас ответил, так как наблюдал охоту степенного человека за
собственным котелком. Котелок летел к набережной. Оглянувшись, я увидел еще
много людей, ловивших что бог пошлет: шляпы, газеты, вырванные из рук
порывом пыльной стихии; шлепнулся пузатый ребенок.
- Ну, вот... - сказал Фью (пусть читатель попробует величать его
полным именем без опасности для языка), - всегда неудовольствие...
беготня... и никогда... клянусь мистралем, ну, и аквилоном... никогда, чтоб
тихо, спокойно... А хочется поговорить... уы... у-у-у... по душам. Нагнать,
приласкать. А ты недоволен? Чем? Чем? Чем, клянусь, уже просто - зефиром, с
чего начал.
Кто объяснит порывы откровенности - искренности, внезапного доверия к
существу, само имя которого, казалось, лишено костей, а фигура вихляется
как надутая воздухом. Но сей бродяга так подкупающе свистел носом, что я
сказал все.
Фью загудел: "Ах так? Клянусь насморком! Клянусь розой ветров! Везде
быть? Все видеть? Из шага в шаг? Все города и дома? Все войны и пески?
Забрать глобус в живот? Ой-ой-ой-ой! Фью-фью! Это я видел! Я один, фью! И
никто больше! Слушай: клянусь братом. С тех пор, как существует что-нибудь,
что можно видеть глазами, - я уже везде был. И путешествовал без передышки.
Заметь, что я никогда не дышу в себя, как это делаете вы раз двадцать в
минуту. Я не люблю этого. Хочешь знать, что я видел? Как раз все то, что ты
не видел, и то, что ты. Что англичане? Дети они. Возьми проволоку и уложи в
спираль вокруг пестрого шара от полюса до полюса, оборот к обороту - это я
там был! Везде был! Помнишь, когда еще не было ничего, кроме чего-то такого
живого, скользкого и воды? И страшнейших болот, где, скажем, тогдашняя
осока толщиной в мачту. Ну, все равно. Я путешествовал на триремах,
галиотах, клиперах, фрегатах и джонках. Короче говоря, на каком месте ты ни
развернешь книгу истории..."
- Жизненный эликсир, - сказал я, - ты пил жизненный эликсир?
- Я ничего не пью. И ты не пей. Вредно! Клянусь сирокко! Пей только
мое дыхание. Слушай меня. Я врать не буду. Хочешь? Хочешь пить дыхание?
Мое! Мое! Клянусь ураганом!
Мы в это время подошли к набережной, где немедленно, на разрез
течению, бросился по воде овал стремительной ряби, а плохо закрепленные
паруса барок, выстрелив, как бумажные хлопушки, выпятились и уперлись в
воздух. Крутая волна пошла валять лодки с борта на борт.
- Да, выпить бы чего... - пробормотал я.
В тот же момент пахнуло нам в лицо с юга. Странный, резкий и яркий,
как блеск молнии, аромат коснулся моего сердца; но ветер ударил с запада,
дыша кардифом и железом; ветер повернул ко мне свое северное лицо, облив
свежестью громадного голубого льда в свете небесной разноцветной игры;
наконец, подобный медлительному и глухому удару там-тама, восточный порыв
хлынул в лицо сном и сладким оцепенением.
Вдруг вода успокоилась, облака разошлись, паруса свисли. Я оглянулся:
никого не было. Только на горизонте нечто, подобное прихотливому облаку,
быстро двигалось среди белых, ленивых туч с вытянутым вперед обрывком
тумана, который, при некотором усилии воображения, можно было счесть
похожим на чью-то бороду.
Ах, обман! Ах, мерзостный, все высмыгавший, все видевший пересмешник!
О, жажда, ненасытная жажда видеть и пережить все, страсть, побивающая всех
других добрых чертей этого рода! Ветер, ветер! С тобой всегда грусть и
тоска. Ведь слышит он меня и стучится в трубу, где звонко чихает в сажу,
выпевая рапсодию.
Шалун! Я затопил печку, а он выкинул дым.
ПРИМЕЧАНИЯ
Путешественник Уы-Фью-Эой. Впервые - "Красная газета", веч. вып.,
1923, 31 января.
Пассат - постоянный северо-восточный ветер.
Зефир - здесь: теплый западный ветер.
Мистраль - холодный северный или северо-восточный ветер.
Аквилон - сильный северный ветер.
Триремы - у древних римлян - суда с тремя рядами весел.
Кардиф - здесь: уголь - от английского города Кардиффа, известного
угольными шахтами.
Другие известные произведения этого автора: |
Грин Александр
1. Истребитель
2. Как я умирал на экране
3. Сладкий яд города
4. Гость
5. Покаянная рукопись
6. Личный прием
7. Три похождения Эхмы
8. Возвращенный ад
9. Колония Ланфиер
10. Обезьяна
15 самых популярных авторов:
Баллады, былины, притчи |
Гроза |
Иван Сусанин |
Отрицает Иисуса как Искупителя |
Против обожествления Иисуса |
Белый огонь |
Храбрецы |
Повесть о капитане Копейкине |
Повесть о капитане Копейкине |
Повесть о капитане Копейкине |