Русь бесприютная

          Товарищи, сегодня в горе я,
          Проснулась боль
          В угасшем скандалисте!
          Мне вспомнилась
          Печальная история -
          История об Оливере Твисте.

          Мы все по-разному
          Судьбой своей оплаканы.
          Кто крепость знал,
          Кому Сибирь знакома.
          Знать, потому теперь
          Попы и дьяконы
          О здравье молятся
          Всех членов Совнаркома.

          И потому крестьянин
          С водки штофа,
          Рассказывая сродникам своим,
          Глядит на Маркса,
          Как на Саваофа,
          Пуская Ленину
          В глаза табачный дым.

          Ирония судьбы!
          Мы все отропщены.
          Над старым твердо
          Вставлен крепкий кол.
          Но все ж у нас
          Монашеские общины
          С "аминем" ставят
          Каждый протокол.

          И говорят,
          Забыв о днях опасных:
          "Уж как мы их...
          Не в пух, а прямо в прах...
          Пятнадцать штук я сам
          Зарезал красных,
          Да столько ж каждый,
          Всякий наш монах".

          Россия-мать!
          Прости меня,
          Прости!
          Но эту дикость, подлую и злую,
          Я на своем недлительном пути
          Не приголублю
          И не поцелую.

          У них жилища есть,
          У них есть хлеб,
          Они с молитвами
          И благостны и сыты.
          Но есть на этой
          Горестной земле,
          Что всеми добрыми
          И злыми позабыты.

          Мальчишки лет семи-восьми
          Снуют средь штатов без призора,
          Бестелыми корявыми костьми
          Они нам знак
          Тяжелого укора.

          Товарищи, сегодня в горе я,
          Проснулась боль в угасшем скандалисте.
          Мне вспомнилась
          Печальная история -
          История об Оливере Твисте.

          Я тоже рос,
          Несчастный и худой,
          Средь жидких,
          Тягостных рассветов.
          Но если б встали все
          Мальчишки чередой,
          То были б тысячи
          Прекраснейших поэтов.

          В них Пушкин,
          Лермонтов,
          Кольцов,
          И наш Некрасов в них,
          В них я.
          . . . . . . . . . . . . . . .
          Не потому ль моею грустью
          Веет стих,
          Глядя на их
          Невымытые хари.

          Я знаю будущее.
          Это их...
          Их календарь...
          И вся земная слава.
          Не потому ль
          Мой горький буйный стих
          Для всех других -
          Как смертная отрава.

          Я только им пою,
          Ночующим в котлах,
          Пою для них,
          Кто спит порой в сортире.
          О, пусть они
          Хотя б прочтут в стихах,
          Что есть за них
          Обиженные в мире.

          <1924>

    —

    Примечания Газета "Заря Востока", Тифлис, 1925, N729, 16 ноября.